Иван Катавасов - Коромысло Дьявола

— Проиграла — плати. Пал Семеныч тебя не обманывает…

Филипп взглянул на фамильный перстень, по достижении 18 лет перешедший к нему согласно завещанию покойного деда Хосе Бланко-Рейеса, и опешил, ахнул:

«Мадре миа!!!»

Вместо прежнего камня непритязательной ширпотребовской огранки в той же платиновой оправе переливался, сверкал чистейшей воды бриллиант не меньше двадцати каратов!

— Для мирян и непосвященных твой рыцарский сигнум выглядит по-прежнему, рыцарь-неофит, — успокоила его Ника и весело рассмеялась. — Предзнание-то подкачало, мой дорогой Пал Семеныч.

— Оно никогда не бывает абсолютным, Ник Фанасьивна. За вами долг чести, барышня. Так, где мои 10 евроцентов?..

Немало потертый жизнью джип «мазда» на удивление легко взял подъем, хотя до макушки холма чуть не дотянул, все-таки не танк и не БТР. Пришлось спешиться.

— Встать спиной к солнцу, рыцарь-неофит. Руку плотно прижать к груди. Строго ориентировать камень на свою тень. Из тени проекцию камня не убирать, — дала четкие инструкции арматор Вероника. Затем чуть мягче добавила:

— Хотелось бы верить, десятый или двенадцатый луч-динамис будет твоим, Фил. Возможны отражения сердца, головы или руки. Сигнум найдет господина своего…

Поначалу необычно резкая тень Филиппа налилась густой синевой, приобрела барельефную выпуклость, вослед стала бледнеть, окрашиваться в радужные тона. Темными, почти черными оставались кисть правой руки, область сердца и верхняя часть головы.

Несколькими секундами позже цветная объемная тень начала испускать небольшие лучи-отражения, чаще желтые и зеленые, реже голубые…

Вероника оказалась права. Десятый, на этот раз темно-фиолетовый луч зеркально отразился от сердца теневой фигуры и совершенно ослепил Филиппа. Когда он решился открыть глаза, его тень вновь смотрелась заурядно плоской, размытой и бесцветной.

— Как видите, мой друг, иногда для эзотерических внутренних ритуалов хватает простейших эктометрических условий. Обыкновенная воскресная литургия, «иже херувимы» и, вуаля, ваш рыцарский сигнум обрел издавна свойственную ему силу. Сыграла подлежащую роль, разумеется, и ваша хорошая наследственность, — прецептор Павел был откровенно доволен, что ритуал завершился весьма благополучно.

Его опасения разделяла и арматор Вероника; утерев потный лоб кружевным платочком, она одобрительно, с чувством пожала неофиту руку:

— Поздравляю! Завтра, Фил, мы научим твой артефакт кое-каким новым трюкам. Часикам к 6 вечера загляни-ка ко мне на фирму.

Пал Семеныч, если не возражаете, быть ему моим подопечным от заката до рассвета. Скажем, денька два-три?

— Почему бы и нет? Самое время, рыцарь Филипп, вам поближе познакомиться с арматором Вероникой.

«Пролегомены» подождут. Никуда они от нас не денутся. А то, не дай Бог, я вас утомил моими экскурсами в античную историю.

— Что вы, Пал Семеныч! Лучшего наставника я в жизни никогда не встречал.

— Вы мне льстите, мой друг. По части мирских дидактических талантов, Всевышний меня, увы, ничем примечательным не сподобил…

Филипп нисколько не погрешил против истины и правды. Дидактика дидактикой, но и без нее прецептор Павел бесподобно, на две-три головы превосходил всех его школьных учителей и вузовских преподавателей вместе взятых.

Был, конечно, кое-кто в его институте, кого он уважал за кое-какую образованность и хорошее знание их предмета. Однако же прочие, иной номинации, чем «пед и бред», в глазах третьекурсника Филиппа Ирнеева не заслуживали. Не говоря уж о так номинированных и дипломированных идиотах и идиотках, пытавшихся чему-то его научить в той совсем средней белоросской школе, напрасно и тщеславно переименованной в гуманитарную гимназию.

Впервые в жизни Филипп встретил человека, заведомо и недаром прочитавшего больше книг, чем он сам. Обычно бывало наоборот. Теперь-то же ему есть у кого поучиться уму-разуму.

«Три века книжки читать, самому учиться — это вам не из рака ноги».

— Пал Семеныч, простите за дурацкий вопрос, а сколько раз вы получали высшее образование?

— Ой, мой друг, я этого как-то не подсчитывал. Образование, говорите? Знаете ли, оно-то разное у меня было… Как посмотреть, то оно высшее, то низшее…

Коль скоро с высоты общежитейских лет глянуть… Да-да, друзья мои, пять магистерских степеней и две докторские у меня все же есть…

На развилке у монастыря зеленоватый «джип-мазда» и вишневая «восьмерка-жигули» разъехались в разные стороны. Филипп решил немного подышать свежим воздухом за городом в одиночестве.

До того, как кануть в обыденную повседневность, чтобы избежать ненужных контрастов между грешным и святым, благочестивому рыцарю Филиппу крайне необходим постепенный, плавный переход от восхитительных религиозных идеалов к унылому материалистическому безверию и угрюмым суевериям нечестивого секулярного общества. «Дьявольское коромысло их побери, атеистов-материалистов и язычников неверных! Неверующий да не спасется! «Пролегомены Архонтов» почитать, что ли?»

Остановившись в тени старого раскидистого дуба, вряд ли ранее видевшего такое, рыцарь Филипп подключил к гнезду автомобильного прикуривателя разъем шнура питания компьютера и сделал изображение поярче. Он углубился в сакральные тексты «Продиптиха» и в изначальные времена нашей эры, ознаменованной приходом Спасителя и Сына человеческого, поначалу отверженного языческим миром, но затем смертью смерть поправшего в истинной вере христианской…

Филипп скоро освоился с несколько архаичным языком русского перевода двукнижия Филона Александрийского и Аполлония Тианского. Не смущала его и орфография конца XVIII века от Рождества Христова.

Дореформенные буквы «ять» и «фита» в таком тексте смотрятся гораздо уместнее, нежели карамзинские шизофренические «ё», в маниакальном количестве расставленные каким-нибудь полоумным автором или рехнувшимся редактором издательства. Как полагал Филипп, подобным диакритическим образом в одночасье съезжают с ума, безумно отвергая устоявшиеся столетиями правила русского правописания. Хотя, быть может, параноидальная и программная расстановка всех точек над русской «ё» есть знамение времени.

«Так-так… Здесь у нас знаменательно Апокалипсис Творения, преданья старины глубокой, древлеславянский «юс большой», «юс малый»…»

В благорасположенном мнении Филиппа иновременные славянские литеры даже придавали определенную убедительность креативной мифологической теогонии Филона Иудея, повествующего об Истинно Сущем Творце, изрекши Логос, извергнувшем из нутра своего вестника-ангела абсолютного света и вестника-ангела абсолютной тьмы.