Иван Катавасов - Ярмо Господне

— Где он сам-то нынче обретается, кому показывается?

— Кто его знает? Наш бесподобный италийский дед по своему обыкновению неуловим, недосягаем и непостижим. Однако на сегодня обитает он точно в настоящем времени как ему заблагорассудится…

Он, кстати, первым наиболее правдоподобно всем, кому надо, разъяснил, что же с вами произошло, предложив благонамеренно дождаться вашего вероятного пространственно-временного возвращения ближе к середине текущего столетия. Плюс-минус берем по модулю…

Безлюдный обширный двор, или же, скорее, площадь-сквер размером с пару добрых футбольных полей, куда беззвучно приземлился орденский «серафим» — нечто подобное модернизированному аналогу четырнадцатой серии, — так же не показался Филиппу каким-либо необычным и странным. Примерно такой вот разительный контраст между цивилизованной комфортабельностью и окружающей дикой зоной сплошных разрушений он и рассчитывал увидеть.

С четырех сторон площадь впритык ограничивают белые стены зданий в четыре или пять этажей с узкими стрельчатыми витражными и тонированными окнами. Посредине большой овал мраморного бассейна с шестью радужно переливающимися шарами фонтанов.

Куда ни обернись, повсюду аккуратно подстриженные густые кусты, невысокие деревья с плотными кронами, ярко-зеленые ровные ухоженные газоны, коралловые островки цветочных клумб с маленькими водоемами в центре.

Плещет прозрачная вода в глазурованных ручейках-каналах. Кругом чистейшие дорожки и посадочные площадки, вымощенные красной, желтой, белой керамической плиткой…

— …Сверху весь зональный орденский периметр прикрыт голографической маскировочной сетью и ложным радарным изображением, — посчитал уместным пояснить его внимательный сопровождающий. — Настя очень сокрушалась и горевала, потому что восстанавливать и реставрировать здесь было практически нечего.

Я хорошо помню, Фил Олегыч, большую старую липу у вашего подъезда. Жалко, но Настя говорит, от нее остались одни черные головешки, когда она сюда приехала со сквайром Никоном и рыцарем Фердинандом.

Мертвая зона сплошных разрушений захватывает Таракановку и идет до Набережного парка. Здесь же, как видите, охраняемый периметр и закрытый оптический доступ…

«Так-так-так… Видать, теургии отжалели по плешку… на нашу Золотую горку потратились… Сопряжение многомерных реальностей в лучшем духе превосходного доктора Патрика Суончера…»

Обрушившееся на него очевидное будущее Филипп принял спокойно, безропотно, без бесплодной тоски о минувшем. Но ошеломительная разность, сорок лет, врасплох вычтенных из его жизни, тяжко давали о себе знать, едва лишь он попробовал воспринимать глазами и прочими органами чувств обычного человека все, что сейчас ему предъявлено обозримо и веско.

«Почувствуйте органическую разницу, сударь мой рыцарь, между тем, как оно было, и тем, чего тут от него осталось в этаком новоявленном пространстве-времени… Обозревай, не обозревай, но, наверное, деваться вам отсюда некуда, Филипп Олегов Ирнеев и протчая.

Принимай будущее, как оно есть… Сорок лет спустя, из рака ноги…. Тащи и не ропщи на Ярмо Господне…»

Выйдя из «серафима», Филипп и его спутник, не сговариваясь, молча присели на пластиковое покрытие, едва отличимое от самой скамьи из полированного красноватого гранита.

Близоруко прищуривалось солнце, силясь проникнуть сквозь орденские маскировочные покровы и махровые, лохматые тени каштанов. Чирикали вовек вездесущие суматошные воробьи. Чуть слышно журчали неторопливые ручейки и вращающиеся водяные сферы фонтана, разбрасывая алмазные отблески.

В течение немногих, но многозначительных минут оба рыцаря сосредоточенно молчали, взаимно углубившись в медитацию инквизиторов и открытый ментальный контакт.

Так было, и так будет.

«… — Князь Иван Олсуфьев-Рульников-и-Ирнеев, 51 год от роду, 18 лет в рыцарской психофизиологии.

Рыцарь-зелот двенадцатого круга посвящения, клерот Киевского духовного экзархата, региональный всебелоросский инквизитор-исправник. Воздвижен в лике православного витязя.

В продолжение четырех лет апостолический инквизитор-коадьютор благочинного округа сего.

Доктор теологии и орденской истории, бакалавр информационных технологий, магистр боевых искусств.

Двое детей в харизматическом супружестве, сын и дочь…»

«… — Филипп Ирнеев-Бланко-Рейес-и-Альберини, осенью 61 год в календарном солнечном летоисчислении, 20 лет в психофизиологии харизматика. Орденский ранг — рыцарь-зелот шестнадцатого круга посвящения, признанный неформальный адепт в обладании высшими теургическими знаниями и силами.

Харизматик старшего поколения. Иерархического чина и должности в Киевском экзархате днесь не имеет в силу вневременного воздаяния.

Орденским регламентациям и рыцарскому апостольскому предназначению соответствует неизменно.

Магистр прикладной теологии и бакалавр орденской дидактики.

Двое детей в счастливом и устойчивом харизматическом браке: сын Никон и дочь Наталья…»

Принимающий дорогого гостя инквизитор-коадьютор Иоанн первым вышел из углубленной концентрации:

— Отец Филипп, прошу вас оказать мне великую честь и подтвердить благожелательно ритуал аколита, какой я самонадеянно предпринял в ожидании вашего предреченного возвращения в прогрессивное пространство-время.

— Звание аколита благонадежно подтверждаю, рыцарь Иоанн. И тождественно тому своечастное возложение обязанностей вашего прецептора. Разумеется, ежели на то будет изъявлено общее согласие мною глубокоуважаемыми клеротами Восточно-Европейской конгрегации.

— Не извольте беспокоиться, сударь. Ваш аколит далеко не самый мелкий фендрик промеж восточно-европейских клеротов.

К тому же на нашей стороне заведомо стоит отец ноогностик-модератор Павел Булавин, в настоящее время возглавляющий малый синедрион конгрегации.

Высочайшему продвижению по службе своего давнего наставника рыцарь Филипп нимало не удивился:

«Пал Семеныч в собственном репертуаре и амплуа. К чему шел, к тому и пришел во благовремении предержащем. Исполать ему и многая лета на орденском главенствующем посту!

И Ваньке нашему есть, где развернуться под его руководством. Ишь какой дворцовый эрмитаж отгрохал всем на загляденье! Истинно средь стен готического собора…»

Филипп окинул взором стройные контрфорсы, увенчанные легкими антаблементами, соразмерные изящные пилястры, тянущиеся вверх разноцветные стрельчатые окна, снежно-белую приятно искрящуюся и сверкающую облицовку стен…

— Обширно и пустынно у тебя здесь, Иван. Но скучно… Ни дверей, ни людей.