Елена Щетинина - 13 ведьм (сборник)

«Нет-нет-нет, я девчонку не бил! – мысленно восстал Шурик, словно оправдываясь перед кем-то. – Это все Кощей, зверюг бешеный! Наоборот, я ее защищал!»

Как будто это имело значение.

– Почему она… – товарищ Плаксин оглядел собравшихся и звучно сглотнул, – умерла?

Доктор, откашлявшись, произнес:

– Последствия электротравмы, Иван Прокофьевич. Нарушения в работе сердца оказались слишком серьезными. Несчастный случай.

– Это понятно. Мне доложили, что при ней нет ни студенческого билета, ни кошелька!!! – закричал представитель обкома. – Ваши коновалы обшмонали? Как вы мне этот «несчастный случай» объясните?!

Лицо дежурного врача, больше похожее на маску, стало белым, как свежий гипс.

– В таком виде и доставили, есть опись. Надо скорую спрашивать… Но они вроде такими вещами не балуются…

– Спросим, еще как спросим! Ты мне скажи, Айболит, чего сам думаешь? Может, ее – того? Помогли? Насильно к проводам подключили? Кто тут, в конце концов, спец!

– Я же не судмедэксперт, я терапевт, – взмолился дежурный. – Внешне – на теле нет ничего подозрительного, никаких повреждений. Если девочка и боролась, то… Вскры… вскрытие покажет… Иван Прокофьевич.

– Вскрытие! – всхлипнул сановный отец. – Говорил ей, говорил, не шляйся где попало! Вся в мать!

И вдруг зарычал – громко и страшно.

Врач пошел с перепугу сыпать терминами, обкладывая ими, как ватой, хозяйский гнев; Плаксин тоже выкрикивал разные слова; и стало наконец ясно, что произошло. Девушка Таня была дочерью своевольной и строптивой, знакомилась и дружила с кем хотела. Мало того, категорически отказывалась от машины с шофером, ездила по городу как все люди. Объясняла папе, мол, не желаю перед друзьями позориться. Вот и в дом на углу Майорова и канала Грибоедова (это метрах в трехстах от морга) пришла своим ходом. Она регулярно здесь бывала – в гостях у подруги. Подруга не из ее круга, дочь простого университетского профессора. А в подъезде какая-то сволочь раскрутила выключатель: оголенные провода торчали наружу. Свет, соответственно, не горел, темень стояла, диверсию сразу не заметишь. И дом – старый фонд в исторической части Ленинграда; подъезды в таких называются парадными. Высоченные потолки, а от входной двери до лестницы – маленький зальчик. Вдобавок на улице дождь, обувь мокрая, на полу в парадной – вода. Попыталась Таня нащупать выключатель, взялась за фазу – и уже не смогла отдернуть руку. Не повезло… Вопрос, правда, куда подевалась ее сумочка. Вернее, объяснение лежало на поверхности: какой-то моральный урод, наткнувшись на лежащее тело, поживился и бросил девчонку умирать. Возможно, тот самый, что раскрутил выключатель. Банальный мелкий грабеж, классика. Но Плаксину больше нравилась версия заговора, что по-человечески так понятно…

– Я их начальника ЖЭКа… – корячился возле трупа обезумевший царедворец. – Я всю их ментовку… Под асфальт…

И все-таки на телке совсем нету «метелок», отметил Шурик мельком. Странно. Конечно, с трупами чего только не бывает, но ее же – там, в парадной, – долго не отпускало, должны были остаться метки… «На телке нет метелки» – стихи. Смешно.

– А ведь девочка жива, – отчетливо произнес чей-то голос.

И наступила тишина.

Забытая всеми седовласая старушка, звонко цокая туфельками, подошла к тележке.

– Успокойтесь, Ваня, – сказала она, взяв Плаксина за руку. (Тот вдруг обмяк, схватившись за края тележки.) Другую руку гостья положила на лоб покойницы.

Та приоткрыла глаза, приподняла голову, прошептала: «Бабуля…» и упала обратно.

Вроде бы старушка была как старушка, ничего особенного.

Если взглянуть внимательнее – ухоженная пожилая дама. Сухонькая, маленькая, абсолютно седая. Весьма преклонных лет – этакая ровесница века, – в черном трикотажном платье, черных туфельках, светлых чулках. Волосы забраны сзади в пучок (длинное каре); заколка в форме стебля с маленькими зелеными листиками и светло-фиолетовыми цветочками (ночная фиалка, признал бы знаток, найдись таковой в этой компании). Руки щедро украшены серебром. Вокруг шеи повязан кожаный шнурок – весь в каких-то странных узлах.

И вот в один миг она стала главной.

Впрочем, минуту-другую в морге властвовали суета и крик. Ошалевший от счастья Плаксин требовал, чтобы кто-нибудь что-нибудь сделал, подскочивший врач констатировал, что пациентка в коме, и порывался немедленно везти ее в реанимацию…

– Рано в реанимацию, – сказала пожилая дама. – Деточка не готова.

И тут всё угомонилось.

– В каком смысле? – нарушил Плаксин тишину.

– Не проснулась еще Танюшка.

– Ну так, мама, разбудите ее! – сказал секретарь обкома обиженно. – Что ж вы стоите столбом?!

– Не в моих это силах, Ваня. Да и солнце давно зашло.

– Простите, товарищи, мы теряем время, – нервно встрял врач. – Под капельницу надо… под аппарат…

– Подожди, мужик, – отмахнулся Плаксин, едва не подпрыгивая от возбуждения. – Хорошо, мама, вы не в силах. А кто в силах?

– Он, – показала старушка на Шурика. Тот непроизвольно шагнул назад и уперся спиной в стену. – Он девочку полюбил. Она полюбила его. По всему выходит, стать Танюше мужней женой.

Все дружно посмотрели на молодого человека.

Закатов коротко заржал… и осекся под взглядом женщины.

– Сейчас свадебку и сыграем, – твердо закончила она.

Последние слова прозвучали настолько нелепо, что никто не отреагировал. Пока присутствующие переваривали сказанное, странная гостья подошла к Шурику:

– Боязно, муженек?

Все происходило как будто не с ним. Алкоголь в один миг выветрился. Нестерпимо хотелось исчезнуть, однако сзади была стена: отступать некуда.

– Какой я вам муженек?! – возбух он. – С чего это вдруг?

Она заглянула ему в глаза:

– А ты вспомни, Шурик, с чего. Вспомни, вспомни.

– Что вспоминать-то?! И откуда вы знаете, как меня зовут?

Взгляд у ночной гостьи был ясный, сильный, затягивающий. Глаза ее как будто светились. Чистые цвета – никакой старческой мути.

– Только муж имеет право делать с моей внучкой то, что ты сделал. Осталось вам соединиться по закону, пусть и ночью.

– Бред…

– Ты ее вытащил из тьмы, деточка. Тебе с нею и жить.

– Я? Вытащил?!

Он внезапно осознал, что более серьезной ситуации в его жизни еще не было. Бред засасывал, засасывал, засасывал… Старая карга улыбнулась:

– А то кто же, внучек, – зашептала она. – Порванный презерватив вспомнил? А ну как Танюшкин отец узнает об этом? Позовет экспертов, они возьмут образец семени из оскверненного лона… И чего ты кобенишься? Девка красивая. Если постараешься – останется живая. Быть зятем Плаксина – чем плохо?

– Товарищи! – воззвал врач. – Чего мы ждем? Иван Прокофьич!