Эрика Свайлер - Книга домыслов

– Возможно. Я не знаю. Как я уже говорил, картины лежали в ящике вместе с занавесом. Эти вещи принадлежали отцу, а до этого, вероятно, деду. Я смутно помню, что видел их в доме деда, когда был еще совсем маленьким. Дед никогда ничего не выкидывал, все хранил.

Бородач требовательно смотрел на меня с портрета. Ему явно хотелось, чтобы я занялся его прошлым. Уверен, что я уже видел это лицо, оно смотрело на меня со страницы журнала.

– Извините, Фрэнк, но мне пора.

Энола и Дойл лежали на охапке морской травы на краю обрыва и смотрели на звезды. Сестра положила одну руку себе под голову, а другую запустила в карман. Опять карты! Они даже не заметили, как я прошел мимо них в дом.

Журнал на столе лежал закрытым, как я его и оставил. Я начал с самого начала, методично выискивая рисунки. Вот здесь нарисована маленькая лошадка. А вот это похоже на ламу. Скелет – должно быть, часть недорисованной карты Таро. Запись касательно башмаков и сапог. Костюмы. Рисунок парика. А вот и портьеры, накинутые на клетку для диких животных, в которой, впрочем, сидит мальчик. Через десяток страниц я наткнулся на зарисовку обстановки фургона. Там на стенах висели овальные портреты. А после… ну да… рисунок бородача, сделанный Пибоди. Я видел оригинал. На нем лицо скорее славянское, а на рисунке Пибоди – англосаксонское. Так он воспринимал этот портрет.

Черчварри поднял трубку и попросил подождать, пока он закончит разговор по другой линии.

– Фанатик Данте. Несносный человек. Воображает, что он мой единственный клиент, – сказал букинист. – Вам уже доставили «Наложение заклятий и проклятий»?

– Да, – сказал я и, поблагодарив Черчварри, произнес: – Я звоню вам не из-за книги. Я только что узнал кое-что странное: у моего соседа, которого я знаю всю жизнь, есть вещи, изображенные на рисунках в журнале Пибоди.

– Вы явно взволнованы.

– Немного, я…

Я так и не нашелся, что сказать.

– Какие вещи? – спросил Черчварри.

Я представил, как мой собеседник меряет шагами помещение. Я слышал, как он открывает дверь, чтобы жена, если нужно, могла его позвать. Затем я вообразил, как он направляется в заднюю часть магазина, где полки забиты одними солидными изданиями, как в справочном отделе Грейнджера. Там наш разговор не услышат посторонние.

– Театральный занавес и портреты.

Я слышал, как скрипнул отодвигаемый стул, как Черчварри принялся переставлять книги.

– Занавесы очень похожи один на другой.

– Я видел тот же самый занавес. Мартин, я уверен! А портреты? Лица те же самые!

– Он объяснил, как вещи к нему попали? – после недолгого молчания спросил Черчварри.

– Он сказал, что они достались ему от отца, возможно, от деда. Кому принадлежал журнал до вас?

– Джону Вермиллону, если я не ошибаюсь. У меня плохая память на имена. По тому, что я видел на аукционе, могу сказать, что этот человек страдал манией накопительства. Выставленные лоты подбирались без какой-либо системы. Вместе с ценными книгами продавались истрепанные издания в мягких обложках, самая настоящая макулатура. Просто кошмар какой-то! Мы торговались иногда, что называется, за кота в мешке.

– Я только что узнал, что моя мать перед смертью раздавала вещи, словно знала, что утонет. Сегодня я увидел у соседа занавес и портреты… Именно ему, Фрэнку, моя мама перед смертью отдала кое-какие свои вещи.

Неужели все так просто? Склонность к самоубийству, как и голубые глаза, может передаваться в роду от поколения к поколению? Но это ужасно. В генах Энолы, которая сейчас лежит на траве вместе со своим Электрическим Парнем, есть нечто такое, что я не в силах изменить.

– Извините, – мягко произнес я. – У меня такое чувство, что я потревожил то, что тревожить не следовало.

Я ощутил во рту привкус меди, когда сильно прикусил себе щеку. Вскоре маленькая ранка воспалится и несколько дней я буду ходить с опухшей щекой.

– Для меня это уже слишком. Вначале я узнаю, что мама отдала Фрэнку на хранение свои вещи, затем вижу портреты и занавес из журнала. Это точно-точно те самые портреты! Я хочу… – Мне понадобилось несколько секунд, прежде чем нужные слова не всплыли на поверхность моего сознания. – Я хочу узнать, кто мой сосед.

– Все мы кем-нибудь являемся, – произнес Черчварри.

Он хотел меня успокоить, а я вместо этого ощутил, как меня охватывает холодный гнев.

– Вы знаете, что мы… они умирают двадцать четвертого июля: моя мама, моя бабушка, Селина Дувел, Бесс Виссер… Все они, все эти женщины, утонули. Осталось шесть дней.

– Почему шесть?

– У меня есть сестра, Мартин.

Тихий вздох.

– Вот именно.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Голос его изменился. Я бы рискнул сказать, что в нем прозвучали нотки живейшего участия.

– Вам нравится заниматься изысканиями?

Отрицательного ответа не последовало, и я попросил букиниста узнать все, что он сможет, о семье моего соседа.

– Франклин Мак-Эвой. Все о его отце и деде. Мне нужно знать, откуда у него эти вещи.

Я назвал Черчварри фамилии, на которые следует обратить внимание: Пибоди, Коениг, Рыжкова или Рыжков… Чертовы имена! Предстояла нешуточная работа. Что связывает Фрэнка с журналом, с моей мамой, с тем, что нас убивает?

Последующие часы я провел в желтом свете электрических ламп. Особенно беспокоил меня портрет мужчины. Судя по рисунку, когда-то он висел в фургоне мадам Рыжковой. В коротком столбце цифр рядом перечислялись статьи расходов: шелк, лекарственные травы, соль… «Орудия труда» предсказательницы. У меня возникло предчувствие, что если Черчварри начнет разбираться в родословной Фрэнка, а я займусь потомками Рыжковой, то на определенном этапе наши пути пересекутся. Я включил компьютер и стал рыскать по Интернету в поисках сведений о Рыжковых. Результатов в поисковике набралось несколько тысяч. Черт побери! Для русских Рыжков – это все равно что Смит для американцев. Слишком много информации – не лучше, чем вообще никакой. Следует охватить период времени до XVIII столетия. Какой регион? Большинство людей попадали в колонии через Нью-Йорк и Массачусетс, главным образом через Бостон. Филадельфию также исключать не следует. Хотя Алиса сейчас меня и ненавидит, ее служебный университетский код очень мне помог. Я вошел с его помощью в Национальный архив и принялся искать среди списков пассажиров судов.

В конце концов я заснул в тусклом свете экрана. Мне снилось, что я гуляю вдоль Грейт-Саут-Бей, хотя, возможно, это был Джессопс-Нек. Вода такая теплая, словно в ванне. На пляже вдоль кромки прибоя лежат раковины аномий. На песке валяется морская трава, толстая и рыжеватая, цвета волос Алисы. Мечехвост забрался мне на ступню, затем стал взбираться по ноге. За ним на сушу устремились другие. Вскоре я уже не видел воду, ее поглотило половодье мечехвостов.