Маркус Хайц - Ритуал

В подземелье стояла ужасная вонь, земляной пол был холодным и влажным. Шастели, все трое, сидели в одной камере, внутренняя стена которой состояла из вертикальных металлических прутьев, что позволяло стражникам день и ночь наблюдать за заключенными.

Жан и Пьер спали, завернувшись в плащи, на выложенной вдоль правой стены склизкой соломе, Антуан сидел на полусгнивших нарах возле узкого оконца, через которое пробивался один-единственный луч света. Он не знал, как выдержит грядущие дни. Как ему подавить превращение? Все его тело зудело, кожа непрестанно чесалась. Его разум сопротивлялся самой мысли о том, чтобы хоть сколько-то времени провести в этой дыре. Бестия жаждала свободы, билась изнутри о кожу, исступленно пыталась вырваться и силой искать себе путь на волю.

Раздались тихие шаги, по ступенькам вниз спустилась и подошла к решетке темная фигура. Поля шляпы отбрасывали тень на лицо, не позволяя разглядеть его черты. Рука в черной перчатке поманила Антуана.

— Подойди, — шепнул знакомый голос. — Только тихо, чтобы остальные не проснулись.

— Господин граф! — Антуан неслышно поднялся и поспешил к де Моранжье.

Граф улыбнулся.

— Ты не привез мне обещанных собак. Когда я стал выяснять, что тебя задержало, то услышал, что натворили ты и твоя семья.

Антуан понурился.

— Свиньи это заслужили.

Взметнувшись, рука графа схватила Антуана за куртку и безжалостно дернула на себя, прижав к решетке.

— Идиот! — гневно прошипел де Моранжье. — Обуздай себя, наконец! Как вы могли быть так глупы, чтобы напасть на человека герцога? В обычных обстоятельствах за такой проступок сослали бы на галеры или еще какие-нибудь принудительные работы. — Он оттолкнул парня. — Ты хотя бы представляешь себе, как трудно будет вытащить вас из тюрьмы?

— Вы… в вашей власти нас спасти? — Глаза Антуана расширились от удивления, он упал на колени перед графом.

— Я навсегда ваш должник, господин.

— Никто не должен узнать, что я вам помог, ясно? — Его голос резал как нож. — Де Бютерн — посланник двора, и его влияние нельзя недооценивать. Но мне удастся вас освободить. А не мне, так моему отцу. — Холодно улыбнувшись, граф с силой похлопал Антуана по заросшей щеке. — Кто иначе будет поставлять мне таких хороших собак? Без них я почему-то не побеждаю.

— Никто, господин. Это я еще на Менорке вам доказал, правда?

— Верно, Антуан. — Де Моранжье перевел взгляд на Пьера, который со стоном перевернулся на бок. — Немного терпения, и мы поедем в Париж. Любопытно было бы посмотреть, на что будут способны там твои питомцы.

— Этот де Бютерн, господин… — с запинкой начал Антуан. — Он снова и снова вокруг нас кружит. Уже почти невозможно незамеченным… — Его лицо исказилось от страха. — Господин, я боюсь, что он перестреляет моих собак. Моих милых друзей. И что стало бы тогда с разведением…

— Вскоре де Бютерн уже не будет нам препятствием. У меня есть план, как раз и навсегда от него избавиться. Меры уже приняты, — прервал его граф. — А ты, Антуан, будь поосторожней! — Он хлопнул его по плечу. — Скоро вы будете на свободе. Обещаю.

Он повернулся, взмахнув плащом, и исчез вверх по лестнице.

— Я ваш вечный должник! — вполголоса крикнул Антуан ему вслед, поднимая на прощание руку.

А после быстро вернулся на нары, подтянул колени к груди и стал смотреть на солнечное пятно на полу камеры. Он был совершенно спокоен. В одночасье напряжение и сосущий страх растворились, бестия сделалась кроткой как ягненок. Он мог положиться на графа. На своего доброго друга. На своего учителя.

Как бы ни посмеивались над лейтенантом Антуаном де Бютерном, когда он скитался по Жеводану и рисовал одну за другой картинки с вересковыми пустошами, травянистыми равнинами, густыми лесами и рощами, холмами и горами, выяснилось, что посланник короля Людовика XV подошел к своему делу с расчетом. Но бестия словно поняла, что-де Бютерн хочет взять ее в кольцо — и совершенно неожиданно вырвалась. Поступили сообщения о нападениях в окрестностях Ланжеака, далеко за местностью вокруг трех гор, где, по подозрениям де Бютерна, располагалось ее убежище. Следующую облаву перенесли в те края.

Туманным сентябрьским днем де Бютерн созвал большую охоту в лесу Поппье, в которой снова смог принять участие и Жан Шастель. Он уже приготовился остаток жизни провести за решеткой, но по необъяснимой и, тем не менее, радостной причине судья Согю отпустил его и сыновей, лишь предупредив, что пусть не рассчитывают на подобную снисходительность за следующий проступок. Сыновья остались прикованные в подвале одной из лесных хижин Антуана — после превращения Жан соорудил новые колодки и кандалы, которые должны были воспрепятствовать освобождению от оков. Лишь так он мог быть уверен, что во время охоты ни один из сыновей не окажется у него на мушке в облике луп-гару.

Тварь должна наконец умереть. Слишком часто она ускользала от него и других охотников. А посему теперь в стволах были заряжены серебряные пули.

Едва придя на место сбора, он снова увидел молдаванина и Жака Дени. Всего Жан насчитал сорок охотников, по меньшей мере, сотню загонщиков и двенадцать собак, которые дергали и рвали поводки.

— Bonjour, мсье Шастель, — весело крикнул Малески и подошел к нему, по своему обыкновению поправляя на носу пенсне с синими стеклами. — Вижу, холодные ночи в подземелье Согю не подорвали вашего здоровья. Надеюсь, вы на меня не в обиде, что я не вмешался в вашу драку?

— Вы за нами наблюдали?

— Я вышел из леса и видел все. Но мне хотелось остаться на свободе, чтобы дать опор бестии, а потому я не вмешался. — Он глянул на лесника. — Как это ни странно, пока вас здесь не было, бестия словно оставила всех в покое. Может, вас ждала?

— За ваше бездействие я на вас не обиде, а вот ваши намеки слишком уж отдают пустой болтовней, которую мне несколько недель назад пришлось выслушивать в кабаке. Сами знаете, чем это закончилось для тех, кто не умеет держать язык за зубами. — Подмигнув, Жан сделал вид, будто шутит, однако молдаванин уловил подспудную угрозу. — Что до тюрьмы, то всячески готов порекомендовать тамошнее гостеприимство, — со слабой улыбкой продолжал он, вспоминая, как им с Пьером трижды пришлось до потери сознания избивать Антуана, чтобы помешать ему превратиться в бестию и тем сохранить ему жизнь. Пьеру заточение причинило меньше горестей: у него не было ни одного приступа. Вероятно, это объяснялось тем, что характером он был сильнее.

— Рад вас видеть, мсье Шастель. — К ним подошел светловолосый Жаки, переложив мушкет в левую руку, подал ему правую. — Я после Мальзье не поблагодарил вас за то, что спасли мне жизнь.