Лео Перуц - Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы

Эглофштейн остановился и повернулся ко мне.

— Дубильная Бочка? Он пропустит конвой, потому что без знака от маркиза, без соломенного костра, он ничего не решится предпринять. А я подам ему этот знак сам, но после того, как порох и пули будут у нас в городе. И пусть тогда его люди вылезают из своих дыр — мы переловим их, как мальчишки ловят стрекоз, и с герильей в этой местности будет покончено!

Он толкнул дверь и позвал:

— Брокендорф! Гюнтер! Вы готовы? Вы же знаете — кто опоздает, полковник может посадить под домашний арест!

Оба офицера вышли, раскрасневшиеся от выпитого вина и азарта игры.

Впрочем, возбужденным выглядел только Гюнтер; Брокендорф смотрел флегматично, как всегда, когда ему не доставалось напиться вдоволь.

— Ну, кто-нибудь из вас уже проиграл свои сапоги? — смешливо спросил Эглофштейн. — Играли в последний листик? Или в тридцать одно?

— Сыграли в карнифель. Я немного выиграл, — ответил Гюнтер.

У святого Антония в руке был начатый листочек, удостоверяющий подлинно непорочное зачатие Марии. Гюнтер собрал его и сунул статуе бубнового валета. И святой, кроткий, как в жизни, остался держать карту между деревянными пальцами.

— Гюнтер! — задумчиво проговорил Брокендорф. — В Барселоне, когда мимо моих окон водили на работы каторжников, я видел среди них одного шулера ни дать ни взять как ты, Гюнтер!

— Ну, а я тоже видел в Касселе на виселице одного вора с таким же плоским носом, как у тебя!

— Что и говорить, — с серьезной миной прокомментировал Эглофштейн, природа горазда на удивительные шутки!

Мы отправились дальше вчетвером, и разговор о карточной игре продолжался.

— У него вышел пиковый король, — рассказывал Гюнтер, все еще во власти азарта. — Выбрасывает, думает, что выигрывает, и кричит — штосе! Дальше контр-штосс, крестовая дама, крестовый валет, и в заключение я бросаю крестового туза — Puff regal — королевский удар! И он вылетел!

Он торжествующе повторил:

— Puff regal! Брокендорф! Слыхал? Все как надо!

— Ну ладно, будешь у нее первым! — возразил капитан. — Но постоянно ты не будешь, скоро убедишься! Твой огонек, парнишка, прогорает быстро…

— Да на что же вы играли?

— Кто будет первым у Монхиты! — отозвался Брокендорф.

— Полагаю, что я, — усмехнулся Эглофштейн.

— Брокендорф сегодня встретил ее на улице, — сообщил Гюнтер. — И она ему пообещала назавтра после мессы встречу наедине. Но теперь вместо него пойду я. Ему недостает bel air [65] Хороший вид; хороший тон (фр.). . А я знаю, как подобает ухаживать за испанками.

Эглофштейн с любопытством воззрился на Брокендорфа.

— Она и вправду тебе обещала?

— Да, и, я думаю, даже гораздо больше! — хлопнул себя по груди тот.

— И что ты ей сказал?

— Что я давно, с первого раза влюблен в нее и что она могла бы мне помочь…

— А она? Как она тебе ответила?

— Сказала, что на улице она не может со мной об этом говорить, это в Ла Бисбале не принято. Но после мессы завтра я должен зайти к ней, дома у нее довольно иголок и щелока…

— Каких еще иголок?

— Ну, я ей сказал, что ради нее я готов глотать иголки и пить щелок.

— А завтра, когда полковник уедет, я пойду с визитом! — заявил Гюнтер.

— Ну и ступай! Поглотай иголок и попей щелоку! Гюнтер! Вы оба думаете, что вы одни в этой игре! Но не забывайте меня, у меня все же козыри на руках! — вмешался Эглофштейн.

— Но у меня остается Puff regal, а кому он выпадет, тот выигрывает! медленно и злобно произнес Гюнтер, и оба обменялись враждебными взглядами, словно намереваясь подраться на дуэли за городским рвом.

Но тут мы уже подошли к квартире полковника. У ворот стоял ротмистр де Салиньяк, наблюдая, чтобы солдаты отгоняли нищих, которые привыкли получать по воскресеньям в доме маркиза де Болибара бесплатный суп и горшок с маслом.

— Что вам тут надо, шельмы, пропитые глотки! — орал на них Салиньяк. Прочь отсюда, мошенники, никого сюда не пустят!

— Милостыню, господин, если вы надеетесь на милосердие Божие! Посочувствуйте бедным! Хвала Богу! Подайте голодным! — наперебой выкрикивали нищие, а один махал скрюченной рукой перед глазами Салиньяка и скулил:

— И меня Господь покарал несчастьем!

Ротмистр отступил на шаг и позвал охрану. Тут же подскочили два драгуна и ударами и толчками обратили нищих в бегство. Но один из выгнанных злобно крикнул, обернувшись на бегу:

— Я запомнил тебя, безжалостный! Христос еще покарает тебя за твое жестокое сердце! Вечного блаженства тебе не видать, как скотине!

Ротмистр проводил их неподвижным взглядом. Потом обернулся ко мне:

— Вы, лейтенант Йохберг, единственный из нас, кто видел маркиза де Болибара. Сможете узнать его среди этой швали? Мне кажется очень вероятным, что он попробует таким способом пробраться в дом…

Я приложил немало усилий, чтобы убедить его, что эти люди приходят только ради ежевоскресной милостыни и кормежки, но он даже не дослушал меня до конца, а бросился в сторону и схватил за ворот крестьянина, который приблизился к воротам с мулом, нагруженным вязанками дров, и со злым любопытством уставился ему в лицо.

— Что ты тут потерял, толстоголовый мошенник? Крестьянин быстро коснулся пальцами лба, губ и груди и сказал с дрожью в голосе:

— Отойди от меня, жид, видишь крест?

Мы не могли удержаться от смеха, услышав, что крестьянин зовет французского дворянина жидом. Однако Салиньяк словно не слышал странного слова. Он с угрозой спрашивал дальше:

— Кто ты такой? Что тебе здесь надо? Кто тебя послал или вызвал?

— Я привез дрова для дома господина маркиза, как обычно! Так, ваша Вечность! — боязливо выговорил крестьянин. И опять перекрестился, называя ротмистра этим удивительным титулом.

— Так убирайся к дьяволу с твоими дровами, пусть ими топят в аду! рявкнул Салиньяк, и крестьянин в ужасе пустился бежать по улице, а его мул неуклюже запрыгал вслед за ним.

Салиньяк тяжело перевел дыхание и подошел к нам.

— Вот чертова служба! И так все дни — спозаранку. Вам-то, Эглофштейн, в вашей канцелярии…

Он тут же вновь отвлекся, потому что подъехал еще крестьянин с тележкой маисовой соломы, в котором Салиньяк снова заподозревал переодетого маркиза, и осыпал мужика бранью и расспросами.

А мы оставили его и вошли в дом — прямо наверх по лестнице.

У полковника в передней мы застали Донона, занятого беседой с алькальдом и священником, также приглашенными на обед. Донон разоделся: на нем были лучшие его панталоны, сапоги начищены до зеркального блеска, черный галстук завязан по последней моде.

Он подошел к нам и с таинственным видом сказал:

— Она будет за столом.

— А мне не верится, — возразил Гюнтер. — Наш полковник Уксусная Кружка держит ее как козочку на веревочке.