Наталья Калинина - Что скрывают зеркала

Денег хватило не только на платье, туфли и косметику, но и на парикмахера, который привел отросшие волосы в порядок и перекрасил их в светло-русый цвет. В больницу Кира поступила темноволосой, но этот цвет не был ее родным: уже меньше чем через месяц стали заметны светлые корни. Когда после стрижки и покраски она взглянула на себя в зеркало, то счастливо рассмеялась: светлые волосы ей шли куда больше. С этим цветом, близким к натуральному, она выглядела гораздо моложе и свежей.

Доктор, увидев Киру с макияжем, укладкой, в новом платье и в туфлях на каблуках, восхищенно ахнул. Но не как мужчина, а как растроганный красотой своей повзрослевшей дочери отец.

– Вот! Вот это я понимаю! Ах, если бы у меня была дочь, она была бы такой же красавицей, как ты.

– Засмущали, доктор, – улыбнулась Кира.

– В сторону все твои смущения! Мы идем на ужин к моей Любочке. Она там настоящее волшебство творит! Увидишь.

Супруга Ильи Зурабовича и правда оказалась волшебницей, настоящей феей домашнего очага. Она и была похожа на фею – тоненькая, хрупкая, несмотря на возраст, в элегантных лодочках и платье с узкой талией и расклешенной юбкой. Дом являл собой идеальный образчик счастливой семейной жизни: все сияло чистотой, вещи разложены по местам, ничего лишнего – и в то же время без скучных пустот. Может, дом и казался бы таким идеально-картинным, как на рекламных проспектах дизайнерских агентств, но, однако, не создавал ощущения нежилого, искусственного. Напротив, те ненавязчивые и на первый взгляд незаметные детали, которые хозяйка умело вплела в обстановку, и создавали жилую атмосферу. Где-то – фотография в рамке. Где-то – «забытая» книга с закладкой. В вазе – живые цветы. Ну и конечно, витавшие в воздухе ароматы кофе и выпечки. Кира подумала, что, если бы у нее был свой дом, ей бы хотелось, чтобы он был похож на дом Ильи Зурабовича. Сможет ли она когда-нибудь стать такой хозяйкой, как его супруга? Будет ли в ее доме так же аппетитно и уютно пахнуть кофе, ванилью и корицей?

Любовь прямо с порога обняла вошедшую в прихожую Киру и прижала к себе. Так они и постояли несколько счастливых для Киры мгновений – крепко обнявшись, словно встретились после долгой разлуки мать и дочь. Девушка едва ли не растрогалась до слез от такого приема. Но на кухне звякнул таймер, и хозяйка, извинившись, ушла доставать из плиты пирог.

– Можно я вам помогу? – робко спросила Кира, когда хозяйка со стопкой тарелок вернулась в гостиную, куда провел гостью Илья Зурабович.

– Да я сама… – начала Любовь, но, перехватив взгляд мужа и верно его истолковав, воскликнула: – Конечно! Я буду только рада.

И по тому, как Илья Зурабович довольно улыбнулся в усы, Кира заключила, что ее помощь по дому тоже входит в прописанную им «исцеляющую терапию».

Приятель Ильи Зурабовича с супругой задерживались. Кира с Любовью уже успели накрыть на стол, хозяин заранее открыл бутылку красного вина, в необременительных разговорах за кофе и домашним печеньем они ожидали прихода гостей. Хозяйка, может, из личного такта, а может, по настоянию супруга, не расспрашивала Киру ни о чем, сама рассказывала ей истории из их с Ильей Зурабовичем жизни. Любовь оказалась замечательной рассказчицей, Кира смеялась, улыбалась и чувствовала себя наконец-то спокойной и счастливой. Ей хотелось, чтобы этот чудесный вечер, уюта которому добавлял огонь в камине и стук по подоконнику дождевых капель, тянулся как можно дольше. И даже тайно желала, чтобы гости задержались еще немного. Но тренькнул звонок, и хозяин заторопился к дверям. Кира отставила в сторону тарелочку с недоеденным печеньем и поднялась из кресла следом за хозяйкой. В прихожей раздались обрадованные голоса, и мгновением позже в гостиную вошла пара: импозантный мужчина за пятьдесят и накрашенная женщина того же возраста в ярко-красном платье и дорогом пальто. Илья Зурабович представил женщину как Анастасию, а своего друга – как Валерия. Кира вежливо улыбнулась и назвала свое имя. Анастасия смерила ее любопытным взглядом и вдруг спросила:

– Так вы и есть та девушка, которая потеряла память? Какое несчастье, дорогая, как я вам сочувствую! И что, вам так и не удалось ничего вспомнить?

Кира по инерции продолжала улыбаться, но волшебство вечера уже разрушило это бесцеремонное вторжение. Она не оказалась готовой вот так сразу отражать бестактные вопросы и уходить от чужого беспардонного любопытства. Ей вдруг подумалось, что если приятель Ильи Зурабовича возьмет ее на работу, то каждый вечер его будет донимать вопросами жадная до чужих историй супруга.

– Ну-ну, Ася, некрасиво вот так набрасываться, – ласково пожурил жену гость и бросил на растерянную девушку веселый взгляд, словно говоря этим: «Ну вот такая она, что поделаешь! Терплю, потому что люблю».

– А я чего? А я ничего, – фыркнула дама и дернула полным плечом, облаченным в алый атлас. – Девушка на меня не обиделась, правда? Кстати, Кира – это ваше настоящее имя?

– Да, это мое настоящее имя, – ответила сдержанно девушка. Илья Зурабович ласково, ободряя, ей улыбнулся – и тем самым погасил закипающее в душе Киры негодование. Что ж, в этой ситуации неловкость должна испытывать не она, а эта дама, не справившаяся прилюдно с любопытством. А она, Кира, будет продолжать наслаждаться вечером. В конце концов сегодня ведь должна решиться ее судьба – получит или не получит она работу.

– Красивое имя, – сделал комплимент Валерий и шагнул с протянутой рукой к девушке. – Приятно с вами познакомиться. Илья много говорил о вас, хвалил ваши способности к иностранным языкам.

Рукопожатие у мужчины оказалось сухое и крепкое, и это Кире понравилось: чувствовался в Валерии решительный и деловой человек. Похоже, они сработаются. Но тут легкий сквозняк, который прошелся по комнате от приоткрытой форточки, принес аромат одеколона, ненавязчиво исходящий от мужчины. Запах этот был почти выветрившийся, словно воспользовался Валерий одеколоном с утра, а не перед выходом в гости. Но и таких легких флюидов оказалось достаточно, чтобы вызвать ассоциации. Полувыветрившиеся ноты одеколона вдруг насытились недостающими оттенками и «зазвучали» агрессивно, словно тихую мелодию колыбельной, исполняемую на фортепиано, неожиданно подхватили горластые электрогитары и ударные и извратили на свой лад, превратив в забойный «металл». А затем в одеколонные нотки хищно вплелись запахи крови и гари. Кира отшатнулась и, закрыв лицо ладонями, едва сдерживая тошноту и подкатившие к горлу рыдания, ринулась на улицу. Кошмарное видение подменило реальность, и вот Кира уже, как в недавнем сне, бежит по хрустящим под каблуками туфель осколкам, прорываясь сквозь пелену жара, гонимая ужасом и отчаянием не прочь от страшного места, а, наоборот, к нему, в самый эпицентр. В тот момент, когда Кира рванула на себя незапертую дверь, ее оглушило взрывом. Она пригнула голову и, зажав уши руками, закричала. И только уже очутившись на свежем воздухе, опомнилась. Не было никакого взрыва, улица оказалась застенчиво тиха и наполнена тихим шелестом листвы, которой шаловливо играл, будто дитя конфетными фантиками, легкий ветерок. Кожу вовсе не обжигало пламя пожара, напротив, вечерняя прохлада, скользнув в вырез на груди, заставила поежиться. Воздух оказался напоен дивными ароматами вступающей в законные владения осени: легкой горечью опавшей листвы и дождевой свежестью. И все, что сейчас случилось, произошло в воображении. Или в памяти. Но понимание, что страшное видение не сон, а воспоминание, едва не вырвалось наружу новым криком. Сердце стучало так, словно Кира пробежала на время стометровку, ноги дрожали и подгибались. Девушка огляделась и присела на вымокшую лавочку, не беспокоясь, что промочит и испачкает нарядное платье. Ее трясло от холода – не от внешнего, а от внутреннего, словно тот привидевшийся пожар и последовавший за ним взрыв не выжгли ее, а, наоборот, заморозили.