Мария Введенская - Тенепад

– Смотри! – закричал Джеймс, безумно улыбаясь и сотрясая своим ругером над головой. – Этого ты хочешь?

– Бооооолииии… – гадко прошипела ведьма, заставив Адель истерично заткнуть уши, но это шипение, словно ветер проникало сквозь пальцы, сквозь поры, чтобы выдавить душу, как сок из апельсина.

– Хорошо! – остервенело закричал Джеймс и огрел себя рукоятью. – Давай!

Следующим ударом он рассек себе губу, и кровь размазалась по подбородку, но на ведьму это не произвело должного впечатления.

– Спааааать… – зашипела она и двинулась сломанной куклой на него, хрустя суставами, будто одержимая.

От этого зрелища кровь у Адель закипела в жилах, если так можно охарактеризовать человека, который то ли жив, то ли нет. А вот у Джеймса не было подобной дилеммы – он знал, что жив, поэтому, когда ведьма схватила его за горло и приподняла над полом, он запаниковал по-настоящему. Почти также как в тот день, когда видел Марни в последний раз живой – она развернулась и пошла в дом, прихватив бокал шампанского, но Джеймс не посмел пойти следом, словно в его заднице стоймя стоял огромный кол, доходящий до самых гланд. Кажется, этот кол называют гордыней…. Дурак! Чертов идиот! Стоял тогда, делая вид, что ничего не происходит. Обсуждал с кем-то низкие пенсии, а внутри трясся, как осиновый лист, чувствуя, что упускает самое важное. Последнее важное для него на этой земле, и всё равно не сдвинулся с места. Почему-то сейчас в его затуманенном паникой мозгу нашлось место для этого воспоминания. Словно вспышка из ниоткуда поразила его сердце жгучей горечью. Внезапно ведьма разжала свои длинные узловатые пальцы и прошипела.

– Дааааа…. Боооооооль….

Свалившись мешком на пол, Джеймс не спешил подниматься. Сейчас ему хотелось поджать колени и накрыться с головой одеялом. Спрятаться от всех и от себя в том числе. Воспоминание, резанувшее по самому живому, причинило боль, несравнимую с ударами рукоятью в своей сокрушительности… чего собственно и хотела ведьма. Она раскрыла огромный рот, словно собираясь отхватить Джеймсу голову, и зевнула, заполнив мрачную и без того комнату могильным зловоньем. Тот неуклюже поднялся на ноги и по привычке убрал пустой револьвер в кобуру – от него изначально здесь не было толку. Держась одной рукой за живот, будто получив удар под дых, Харрис послушно сел на один из стульев, а потом смерил подавленным взглядом Адель с Олденом, ретировавшихся к дальней стене.

– Садимся, братья и сестры. Дама попросила боли.

– Бооооолииии…. – потусторонним эхом вторила ведьма, потягиваясь, наводняя комнату суставным хрустом.

– Я понял. – тихо сказал Олден и отошел от Адель, для которой это оказалось несколько неожиданно.

За его спиной она чувствовала себя боле-менее защищенной, спрятанной, а теперь оказалась под прицелом, какой-то неприкрытой сердцевиной. И ведьма теперь смотрела точно на нее своими ужасными огромными совиными глазами и едва улыбалась… гусеничными жирными губами. На миг даже показалось, что их встреча не случайна, что ведьма здесь по душу Адель и ни за что теперь не отпустит ее. Съест, как и собиралась. Ведьма из пряничного домика. Зажарит живьем в печи – здесь наверняка где-то такая имеется – и запихнет в свой исполинский зловонный рот. Будет жевать, похрустывая косточками. Адель слышала похожий хруст сейчас, и от этого звука едва не валилась с ног.

– У меня было всё… – внезапно сказал Олден, подняв с пола стул и садясь на него. – Та жизнь, за которую я сейчас… – он зажмурился. – Я бы душу за нее отдал, только вот она никому не нужна и ничего не даст. Что сделано, то сделано, и этого не изменишь ни при жизни, ни после нее. Так что… никогда нельзя оставлять что-то недосказанным или недоделанным – второго шанса не даст ни жизнь, ни смерть. И последствия своих действий нужно так же просчитывать. Помнить, что каждое действие вызывает равное по силе противодействие, и спрашивать себя каждый день, с чем ты готов расстаться… чем ты готов заплатить за то, что кажется таким уж важным.

Ведьма была довольна…. Боль, с которой говорил Олден, ощущалась в воздухе настолько, что её можно ловить сачком. Она еще раз зевнула и поплыла по темному коридору, потягиваясь, в свою, видимо, опочивальню, где улеглась на кованную мрачным узором кровать и начала погружаться в безмятежный сон. Только лишь, когда это произошло, Адель осмелилась сдвинуться с места. Она села на третий заготовленный специально для нее деревянный стул, удерживая в голове словно бы эхо того тяжелого пронзительного взгляда, обращенного к ней. Насмешка… и безысходность. Абсолютная тьма, беспросветная.

– Я рос без матери. – продолжал Олден, прикрыв глаза. – Но мой отец… он ни разу и шанса мне не дал почувствовать себя обделенным. Я всегда ровнялся на него. Мой герой. Подражал. Хотел быть таким, как он. А потом я уехал, не сказав ни слова. Бросил всё, чтобы никогда не вернуться. С тех пор мы не виделись…. – Олден сверкнул покрасневшими глазами на остальных.

Мальчики не плачут. – подумала Адель, и жалость стальным канатом сдавила её внутренности.

– У меня были четыре друга – моя семья. Мы росли вместе, они составляли весь мой мир. Мы здорово проводили время. Чувствовали себя бессмертными и всемогущими – потрясающее чувство, надо сказать, такое можно испытать лишь в детские годы. Моё детство словно сошло со страниц доброй книжки. – Олден чуть улыбнулся. Так горько, что жалость, испытываемая Адель, жирной змеей добралась и до глотки. Она душила ее, а бессонничная ведьма, наконец, уснула. Сладко так, словно младенец.

– А потом один из моих друзей – Тейт – проигрался в карты, а деньги отдавать отказался, потому что считал парня, с которым играл, шулером. А ночью его выбросили из окна общаги. Так всё закончилось….

– Так ты что ж, мстить, значит, взялся? – не без цинизма спросил Харрис. – А в полицию или куда там у вас принято, обращаться не пробовал?

– Нет. – покачал головой Олден. – У меня не было никаких доказательств, что это не самоубийство. А ко всему прочему, тот парень, с которым играл Тейт, вышел из очень богатой и влиятельной семьи. Дэйв Шамуэй его звали.

– Мне кажется, или мы проходили скамейку с таким именем?

Олден опустил глаза и кивнул, на Адель он даже не смотрел.

– Я понимал, что нельзя действовать сразу, потому что это указало бы на нас, и мы разбрелись практически на год и не то чтобы специально – просто смерть Тейта разделила нас. Только я знал, что это неправильно и так оставаться не может. К тому времени я уже женился, и моя жена ждала ребенка. Господи… – он закрыл рот рукой и процедил, скрипя зубами. – Мы же были так счастливы…. Почему я решил, что года будет достаточно?! Может, если бы я подождал два?