Нана Блик - Наоми

Я вернулся вечером подшофе с полной бутылкой мутной вонючей жидкости. Моя жена уже была на ногах: затопила чем-то старую печь и сварила в грязной плохо вымытой кастрюле какой-то помойный супчик, который дети хлебали с таким неимоверным аппетитом.

– Где ты шлялся? – с порога заявляет мне жёнушка, хватаясь обеими руками за бутылку.

– В отличие от тебя я занимался делами, – язвительно выпаливаю ей в ответ, откидывая от своей бутылки. Испугавшаяся падения матери Сара начинает громко рыдать, а Кевин выскакивает из-за стола и поднимает мать с пола, приговаривая: «Папа, прошу тебя, не бей больше маму!».

– Угомонитесь, чертята! – немного утихомирив свой пыл, я также сажусь за стол с ними и принимаюсь поглощать странный, слегка вязковатый, суп.

– Налей мне стаканчик, – произносит жена, едва поднявшись с пола.

– Ну, давай, выпьем для аппетитчику! – уже улыбаясь, соглашаюсь с ней я, потому что сам начинаю сильно нуждаться в очередной дозе спиртного.

Выпив почти половину бутылки, я командую всем ложиться спать с мнимой надеждой проснуться ночью и допить её в одно горло. Мои ноги как ватные, а голова давно уже ничего не соображает, но бутылку я забираю с собой, кладя её под подушку – на это-то ума много не требуется!

Ночью около двух часов малышка Сара закатывается диким воплем. Никак не реагируя, я лежу на своей половине дивана до тех пор, пока ко мне не подходит Кевин.

– Мама, папа, Сара такая горячая, – дрожащими ручками мальчик теребит меня за рукав замасленной грязной рубахи, потому что я лежу с краю, – она говорит, что у неё животик бо-бо.

– Вставай, твой ребёнок болеет, – тормошу свою названую супругу, но она только мычит мне в ответ. Не выдерживая её подобной реакции, встаю с дивана и хватаю её за волосы, волоча по холодному полу в детскую комнату.

– Она такая же твоя дочь, как и моя! – женщина орёт, пытаясь отбиться.

– Папа, прекрати! Маме же больно! – только после хлюпающих слов Кевина я всё-таки отпускаю жену. На моей потной руке остаются выдранные волосы, поэтому, стараясь убрать их, я потираю ладони о спортивные вытянутые штанишки.

– Что ты ревёшь? Не могла подождать до утра? – Я сажусь на кровать, щупая лоб ребёнка. Девочка действительно была обжигающе горячая. – Скорее всего, живот разболелся у Сары от твоего супа! – обращаюсь я к жене, – как раньше не умела готовить, так до сих пор и не научилась.

Я резко встаю и иду к своему дивану, чтобы вытащить бутылку мутной спиртной жидкости. Затем наливаю полстакана смрадного вонючего напитка и иду назад в детскую спальню.

– Открывай рот, – говорю я своему светловолосому ангелу, поднося стакан к детскому личику.

– Не переводи на неё, – промямливает жена, – ей это всё равно не поможет!

– Папа, я не хочу, – картавя, произносит Сара, но я непреклонен.

Схватив ребёнка, я прижимаю одной рукой её личико к детской кровати, а пальцами другой приоткрываю ей рот и начинаю вливать мутную жидкость. Ребёнок орёт, кашляет и немного захлёбывается. В это время ко мне подлетает Кевин и ударяет своим детским кулачком по лицу.

– Оставь её, – кричит Кевин, пытаясь ударить ещё раз. Я хватаю одной рукой его за шиворот и со всего маху швыряю в дальний угол комнаты. Пацан сильно ударяется о стену и падает. Допив остатки алкоголя в стакане, я ухожу спать, но краем глаза замечаю, как Кевин ползком добирается до Сары и, обняв её, ложится рядом с девочкой на кровать. В это время моя жена храпит уже во всю на диване.

– Проснись, свиная туша, невозможно уснуть под такие завывания твоего организма! – Толкаю её в бок, чем заставляю перевернуться и хотя бы на время утихомирить свой храп.

Проснулся я ближе к обеду. Ещё лёжа на диване, просовываю руку под свою подушку. Подумать только, в мою голову не пришла мысль о том, что нужно встать и посмотреть, как там себя чувствует дочка. Зато мысль о спрятанной бутылке меня посетила ещё раньше, чем я смог проснуться. Шаря рукой под подушкой, я резко открываю глаза и окончательно просыпаюсь, потому что заветной бутылки там уже не было. Подскочив, я вспомнил, что оставил её на столе. Её и там не было, впрочем, как и жены, которой с утра, словно след простыл. Немного пометавшись по дому, я всё-таки обнаружил свою драгоценную ёмкость за печкой, и она была совершенна пуста. Я не помню себя ещё таким злым. Бегая по дому взад-вперёд, я орал и матерился как сапожник, обливая грязью свою жену. Мне и в голову не пришло, что меня слушают дети, да мне, если честно, было тогда всё равно, ну, а лучше сказать, плевать на то, что чьи-то детские ушки сейчас улавливают скверные грязные слова, но ведь это были даже не чьи-то посторонние уши, а ушки своих собственных малолетних детей. Решив никуда не ходить, а дождаться свою благоверную дома, я лёг на диван и заснул. Сквозь сон я слышал, как Кевин гремел кастрюльками в поисках еды, а затем слышал писк вскипевшего чайника, но даже не пытался подняться, чтобы ему как-то помочь.

Моя жена явилась домой, когда сумерки накрыли наш захолустный городишко, погружая всё в унылые чёрно-белые краски. По звуку шаркающих ног я понял, что она изрядно пьяна. Я подумал, что дам её последний шанс, если она принесла и мне выпить, но она просто заваливается, полусидя, возле печки и спит. Когда уровень ярости и бурлящей во мне злобы просто зашкаливает, я вскакиваю с кровати и подбегаю, слегка подпрыгивая к ней.

– Ах ты, сволочь! – я ударяю её по лицу, не удосужившись даже слегка её разбудить. – Ты выпила весь мой самогон, а потом где-то шлялась! – Повторный удар был уже по другой стороне и без того её опухшего от пьянства лица. Женщина падает на пол, прикрывая лицо руками. Я пинаю её под живот и вижу, как маленький шкалик выкатывается из кармана. Надо же, она принесла и мне выпить, но мысль о том, что она хотела выпить это сама, без меня, автоматически заново подзадоривает меня, побуждая на новые с превышающей силой, чем прежние, размашистые удары. – Ах ты, скотина, ненавижу тебя, чтоб ты сдохла! – кричу я так, что слюни ошмётками вылетают из моего рта, забрызгивая пол.

Неожиданно ко мне подлетают малолетние дети. Кевин машет своими ручонками, пытаясь защитить мать, а Сара, ещё не оправившись от болезни, просто вцепилась в мой рукав и повисла. Даже сквозь рубаху я чувствовал, что у неё жар, но времени на заботу о ней у меня не было, я был порабощён собственной яростью и желанием. Схватив обоих за шиворот, я понёс их прямо в том, в чём они были одеты, на улицу, чтобы запереть их в холодной полуразвалившейся бане, пока я буду разбираться с женой. На улице было около двадцати мороза, а в бане, казалось, и того больше. Я кинул полураздетых детей на сгнивший пол в бане, а затем запер её со стороны улицы. Когда я зашёл в дом, моя жена доползла до дивана, но, не сумев залезть на него, спала, полусидя: голова на диване, а ноги на полу. Я схватил женщину за волосы, ещё раз размашисто хлестнул по лицу, а затем начал срывать с неё запачканное кровью тряпьё с целью овладеть её телом. Она, кстати, не особо мне сопротивлялась, сама в глубине души желая этого. После недолгой полупьяной оргии я подхватил выкатившийся шкалик и залпом выпил так необходимую моему организму жидкость. Затем лёг на диван и уснул крепким спокойным сном. Сейчас было около десяти часов вечера. И мороз, судя по непроглядным узорам на наших неутеплённых окнах, крепчал на улице с каждой новой минутой.