Брэм Стокер - Логово белого червя

Мадам пылко заверила его, что это именно так.

— И еще я знаю, что ты, дорогая Лаура, станешь соблюдать указания доктора.

Я кивнула.

— Хочу спросить ваше мнение насчет другой пациентки, чьи симптомы слегка напоминают симптомы, проявившиеся у моей дочери, и, хотя они выражены намного слабее, я все же полагаю, что их причина того же сорта. Это наша юная гостья. Поскольку вы сказали, что вечером будете возвращаться мимо нас, то приглашаю вас отужинать с нами, а потом вы сможете и осмотреть ее. Она не спускается из своей комнаты раньше полудня.

— Благодарю, — ответил доктор. — В таком случае, я буду у вас вечером около семи.

Затем доктор и отец повторили указания для меня и мадам, после чего покинули нас. Выглянув вскоре в окно, я увидела, как они расхаживают между дорогой и рвом по травянистой лужайке перед замком, явно поглощенные оживленной беседой.

Доктор не вернулся. Я увидела, как он забрался в седло и поехал на восток через лес.

Почти сразу же я увидела, как из Дранфилда прискакал почтальон, спешился и вручил отцу пакет.

А мы с мадам тем временем были заняты отгадыванием причин, из-за которых доктор отдал единствен — ное и недвусмысленное распоряжение, столь весомо поддержанное отцом. Мадам позднее поведала мне, что решила, будто доктор предвидел внезапный припадок, который мог стоить мне жизни, если мне немедленно не окажут помощь, а если и не жцзни, то, как минимум, серьезного вреда для здоровья.

Подобная интерпретация меня не удивила. Сама же я вообразила (возможно, к счастью для своих нервов), что смысл всего этого состоял в том, чтобы навязать мне компаньона, который не дал бы мне переутомиться на слишком долгой прогулке, или не позволил съесть незрелый фрукт, или совершить полсотни прочих глупостей, стремление к которым приписывают молодым людям.

Примерно полчаса спустя отец вошел с письмом в руке и сказал:

— Это письмо только что доставили. Оно от генерала Шпильсдорфа. Он должен был приехать вчера, но может приехать сегодня или завтра.

Отец протянул мне открытое письмо, но вид у него вовсе не был таким довольным, когда к нам ожидался гость, особенно столь любимый, как генерал. Наоборот, выглядел он так, словно желал генералу очутиться на дне Красного моря. Отцу явно что-то не давало покоя, но он предпочитал не высказывать это вслух.

— Папа, дорогой, ты мне все расскажешь? — спросила я, беря его за руку и умоляюще глядя в глаза.

— Возможно, — ответил он, нежно поглаживая мне волосы.

— Доктор думает, что я очень больна?

— Нет, дорогая. Он полагает, что, если предпринять верные шаги, ты полностью поправишься через день-другой. Или, во всяком случае, встанешь на путь к полному выздоровлению, — ответил он чуть суховато, — Я лишь хотел бы, чтобы наш добрый друг генерал выбрал любое иное время для визита и чтобы ты встретилась с ним совершенно здоровой.

— Но все же скажи, папа, — настаивала я, — что доктор думает о моем недомогании?

— Ничего. И не приставай ко мне с расспросами, — ответил он с таким раздражением, какого я прежде у него никогда не видела. Наверное, он заметил, как это меня ранило, потому что поцеловал меня и добавил — Ты все узнаешь через день-другой, и это все, что я могу сказать. А пока не терзай свою головку подобными мыслями.

Он повернулся и вышел, но вернулся прежде, чем я перестала гадать и размышлять о странности произошедшего, и сказал, что едет в Карнштейн и уже распорядился подготовить коляску к двенадцати и что я и мадам поедем с ним. Он собирается по делу к священнику, живущему в тех живописных краях, а поскольку Кармилла никогда их не видела, она тоже может поехать следом, когда спустится, вместе с мадемуазель, которая прихватит все необходимое для пикника, а тот можно устроить возле развалин замка.

Поэтому в двенадцать я уже была готова, и вскоре мы с отцом и мадам отправились в путь.

Переехав подъемный мост, мы свернули направо и поехали на запад по дороге, ведущей через крутой готический мостик к заброшенной деревне и развалинам замка Карнштейн.

Поездка доставила мне истинное удовольствие. Мы ехали, поднимаясь на пологие холмы и спускаясь в долины, поросшие чудесным лесом, совершенно лишенным той сравнительной упорядоченности, которая возникает после искусственных посадок, прореживаний и вырубок.

Складки местности нередко заставляли дорогу сбиваться с нужного направления и виться между краями обрывов и крутых склонов холмов, что создавало неистощимое разнообразие ландшафтов.

За одним из таких поворотов мы неожиданно повстречали едущего навстречу нашего друга генерала, сопровождаемого, верховым слугой. Следом тащился наемный фургон с вещами.

Поравнявшись с нами, генерал спешился и, после обычных приветствий, позволил легко себя уговорить и занял свободное место в экипаже, а свою лошадь и слугу отправил в наш замок.

Мы не видели генерала около десяти месяцев, но этого времени хватило, чтобы он внешне постарел на несколько лет. Он похудел, а характерная для него сердечная откровенность сменилась угрюмостью и тревогой. Его темно-голубые глаза, всегда проницательные, ныне сурово поблескивали из-под кустистых седых бровей. Одна лишь скорбь не смогла бы вызвать такие изменения, и причиной им стала другая страсть, родственная гневу.

Едва мы поехали дальше, как генерал заговорил, и со своей обычной солдатской откровенностью поведал нам о тяжелой утрате, какой для него стала смерть любимой племянницы и подопечной, а затем с горечью и яростью заговорил о «дьявольском искусстве», жертвой которого она пала, и выразил, далеко не набожно, свое изумление тем, что Небеса проявляют столь чудовищную снисходительность к соблазнам и злобности ада.

Мой отец, немедленно понявший, что произошло нечто весьма экстраординарное, попросил генерала, если это не причинит ему слишком сильную боль, подробно описать обстоятельства, оправдывающие столь крепкие выражения, с помощью которых он облегчал свою душу.

— О, я-то с радостью все расскажу, — проговорил генерал, — да только вы мне не поверите.

— Почему же? — осведомился бтец.

— Да потому, — с горечью пояснил генерал, — что вы верите только в то, что не противоречит вашим предрассудкам и иллюзиям. Помню, я и сам был такой же, но с тех пор поумнел.

— А вы все же попробуйте. Я не столь упрямый догматик, как вы предполагаете. Кроме того, мне прекрасно известно, что вы всегда требуете предоставить доказательства, прежде чем во что-то поверить. И я, следовательно, весьма склонен заранее уважить ваши выводы.

— Вы правильно предположили, что меня нелегко заставить поверить в чудо. Но то, что я пережил, — поразительно. И лишь чрезвычайные доказательства заставили меня поверить в то, что диаметрально противоречит всем моим убеждениям. Я стал жертвой сверхъестественного заговора.