Брэм Стокер - Логово белого червя

С каждой секундой мне все более и более хотелось узнать, кто же эта дама, но все мои направленные на это попытки она находчиво и приятно парировала. Ее осведомленность о многих обстоятельствах моей жизни казалась необъяснимой. Ей словно доставляло неестественное удовольствие дразнить мое любопытство и воображать, как мои мысли мечутся от одного предположения к другому.

Тем временем юная леди, которую мать называла странным именем Милларка, с той же легкостью и непринужденностью завела разговор с моей подопечной.

Она представилась, сказав, что ее мать — моя очень старая знакомая. Говорила она с вполне понятной смелостью, которую ей придавала маска, и совсем как подруга — восхищалась ее платьем и весьма и весьма откровенно восторгалась ее красотой. Она развлекала ее, смеясь и отпуская забавные замечания о людях, собравшихся в бальном зале. При желании она могла быть весьма живой и остроумной, и через некоторое время они уже болтали как хорошие подруги, а юная незнакомка опустила маску, прикрывавшую поразительно красивое лицо. Я никогда прежде его не видел, и мое дорогое дитя тоже. Но, хоть оно и оказалось новым для нас, его черты были столь привлекательными, равно как и прелестными, что было просто невозможно не испытать к незнакомке неотразимую симпатию. И моя бедная девочка ей поддалась. Никогда еще мне не доводилось видеть, как кого-то тянет к другому с первого взгляда, если, разумеется, дело было не в незнакомке, которая, казалось, сама была очарована моей подопечной.

Пока девушки общались, я, воспользовавшись правом, которое мне предоставлял маскарад, буквально засыпал вопросами мать девушки.

— Вы меня совершенно озадачили, — смеясь, признался я. — Быть может, достаточно? И теперь вы, дабы мы оказались в равном положении, окажете мне любезность и снимете маску?

— Может ли просьба быть столь неразумной? — возразила она. — Просить леди отказаться от преимущества! Кроме того, с чего вы решили, что сумеете узнать меня? Годы сильно меняют внешность.

— Как вам будет угодно, — сказал я с поклоном и, полагаю, весьма меланхолично усмехнувшись.

— Ответ философа. Но откуда вам знать, что вид моего лица вам поможет?

— Я все же рискнул бы проверить. И вы напрасно изображаете пожилую женщину — вас выдает фигура.

— Тем не менее прошли годы, с тех пор как я вас видела. Точнее, с тех пор как вы видели меня. Милларка — моя дочь, следовательно, я не могу быть молодой, даже по мнению людей, которых время научило быть снисходительными, и мне может не понравиться сравнение с той женщиной, какой вы меня помните. А у вас нет маски, которую вы могли бы снять, поэтому вы и не можете ничего предложить мне взамен.

— И тем не менее, взывая к вашему милосердию, я прошу ее снять.

— А я, взывая к вашему, прошу позволить ей остаться на месте.

— Что ж, в таком случае, скажите мне хотя бы, кто вы — француженка или немка, ибо вы безупречно говорите на обоих этих языках.

— Вряд ли я открою вам это, генерал. Вы намерены застать меня врасплох и уже размышляете над направлением атаки.

— Но в любом случае вы не станете отрицать, что, удостоившись позволения говорить с вами, я должен знать, как к вам обращаться. Следует ли мне называть вас мадам графиня?

Она рассмеялась, и, несомненно, вновь уклонилась бы от ответа — и в самом деле, как мог я рассчитывать на ее откровенность, если, как я теперь считаю, и наша якобы случайная встреча, и весь разговор были спланированы с глубочайшим коварством?

— На это я могу ответить… — начала было она, но ее ответ прервало появление джентльмена, одетого во все черное, который выглядел особенно элегантно и изысканно. В его внешности имелся единственный недостаток — лицо его отличалось поразительной бледностью, какую мне доводилось видеть лишь у покойников. Он был облачен не в маскарадный костюм, а в обычное вечернее платье человека благородного происхождения. Без улыбки, но после учтивого и необычно низкого поклона он проговорил:

— Дозволит ли мадам графиня сказать несколько слов, которые могут ее заинтересовать?

Леди быстро повернулась к нему и коснулась своих губ, призывая молчать, а затем сказала мне:

— Поберегите для меня место, генерал, я скоро вернусь после краткого разговора.

После этого игриво отданного распоряжения она отошла в сторону с джентльменом в черном, и они несколько минут о чем-то очень серьезно разговаривали. Затем они медленно прошли через толпу к выходу, и я на некоторое время потерял их из виду.

Я воспользовался этой паузой и напряг память, пытаясь опознать леди, которая столь прекрасно помнила меня, но безуспешно. Я уже подумывал о том, чтобы присоединиться к разговору между девушками и попытаться, если удастся, выведать у дочери графини имя и титул матери, а заодно и название их замка и поместья. Но тут графиня вернулась, сопровождаемая бледнолицым мужчиной в черном, который сказал:

— Я вернусь и сообщу мадам графине, когда ее карета будет подана.

И он, поклонившись, ушел.

— Значит, мы расстанемся с мадам графиней, но, надеюсь, лишь на несколько часов, — сказал я, низко поклонившись.

— Возможно, и так. Но, возможно, и на несколько недель. Мне очень не повезло, что он обратился ко мне, назвав мой титул. Так вы узнали меня?

Я заверил, что нет.

— Вы узнаете, кто я, но не сейчас. Мы с вами гораздо более старинные и хорошие друзья, чем вы, вероятно, подозреваете. Но пока я не могу открыться. Через три недели я буду проезжать мимо вашего замечательного шлосса, о котором я уже навела справки. Вот тогда я и загляну к вам на часок-другой, и мы возобновим знакомство, которое вызывает у меня лишь тысячи самых приятных воспоминаний. Но сейчас меня словно громом поразили некие дошедшие до меня новости. И я должна немедлено отправиться в путь и как можно скорее преодолеть почти сотню миль, ибо мои проблемы многократно возросли. И лишь вынужденная необходимость скрывать свои имя до сих пор удерживала меня от единственной просьбы, с которой я хочу к вам обратиться. Мое бедное дитя еще не до конца восстановило свои силы. Отправившись понаблюдать за охотой, она упала вместе с лошадью, и ее нервы до сих пор не успокоились после такого потрясения, и наш врач говорит, что ей некоторое время ни в коем случае нельзя перенапрягаться. Поэтому даже сюда мы добирались очень неторопливо, всего по шесть лиг в день. Но теперь мне предстоит мчаться днем и ночью по делу, в котором решаются вопросы жизни и смерти, и это миссия критическая и срочная, суть которой я поясню при нашей встрече — а она, надеюсь, состоится через две недели, — когда мне уже не будет нужды что-либо скрывать.

И тут она перешла к своей просьбе и произнесла ее тоном человека, из уст которого она прозвучала скорее приказом, чем просьбой об услуге. Это проявилось лишь в ее манерах, и, полагаю, совершенно неосознанно. И, если не считать выражений, которыми просьба была высказана, ее можно было бы счесть мольбой. Меня просто попросили заботиться о дочери во время отсутствия матери.