Брэм Стокер - Логово белого червя

Я трудился в поте лица. Каждый день я отдавал этой девице все золото, что мне удавалось изготовить, и просил при этом приберечь то, что останется после необходимых затрат по хозяйству. Но мы продолжали прозябать в той же нищете, что и раньше. Я немало удивлялся этому, но потом, поразмыслив, решил, что подобная бережливость достойна только похвалы. Я решил, что дочь моя поступает мудро: экономит сейчас, чтобы потом, когда у нас накопится достаточно золота, мы смогли жить припеваючи. Поэтому я не упрекал ее в скупости, но, сжав зубы, работал не покладая рук.

Все золотые слитки получались у меня одного размера. Небольшие такие, долларов на тридцать — сорок пять. Я подсчитал, что за два года изготовил пятьсот таких слитков, и если каждый стоит в среднем тридцать долларов, то должна скопиться порядочная сумма в пятнадцать тысяч. Если вычесть из этой суммы наши более чем скромные расходы за два года, то должно остаться почти четырнадцать тысяч долларов. И я решил, что настала пора возместить себе все те годы лишений, что я перенес, и окружить свое дитя и себя теми благами, которые нам теперь по карману. Я пошел к дочери и сказал ей, что намерен запустить руку в нашу сокровищницу. К моему изумлению, она разразилась слезами и призналась, что у нее нет ни гроша. Дескать, все сбережения у нее украли. Меня тогда чуть удар не хватил. Я пытался выяснить, каким образом нас ограбили. Увы! Кроме истерических рыданий и потока слез я ничего не добился.

Как ни тяжело мне было, доктор, но я справился и с этой бедой. Недаром мой девиз — nil desperandum [2] Никогда не теряй надежды (лат). . С удвоенной энергией я снова встал у тигля и чуть ли не через день изготавливал по слитку. На этот раз я решил сам припрятывать их. Но представьте себе, в первый же день, когда я уже готов был бросить на расплавленный металл порошок философского камня, девица Марион — так зовут мою дочь — явилась ко мне, хныча, и стала меня уговаривать, чтобы я позволил ей позаботиться о нашем капитале. Я наотрез отказался и сказал, что больше не доверяю ей. Однако она повисла у меня на шее и грозилась уйти из дому, если я не буду отдавать ей слитки на хранение. Короче, Марион пустила в ход все их женские уловки, и у меня не хватило духу отказать ей.

— И, однако, посмотрите, как мы живем, — продолжал старый алхимик, тоскливо оглядывая убогое жилище. — Питаемся мы хуже некуда, ходим в старых обносках; а плата за эту дыру — сущие гроши. И что я в таком случае должен думать об этой гнусной особе? Она, только она ввергла меня в ужасную нищету. Как по-вашему: она просто жадюга Или картежница? А может, она… пустилась во все тяжкие и проматывает денежки неведомо где? О доктор, доктор! Не вините меня за то, что осыпаю ее проклятиями. Я испил свою чашу страданий до дна. — С этими словами несчастный старик закрыл глаза и с мучительным стоном опустился на подушку.

Необычный рассказчик пробудил в моей душе самые противоречивые чувства. Я взглянул на Марион, которая терпеливо выслушивала ужасные обвинения в скупости, и удивился ангельскому выражению покорности на ее лице. Невозможно представить, чтобы человек с такими ясными глазами, с таким благородным лбом и по-детски припухлыми губами мог быть так чудовищно жаден или лжив, как изобразил ее старик. Я не сомневался, что старый алхимик попросту свихнулся, — а у какого алхимика с головой все в порядке? В душе я посочувствовал бедной девушке, что юность ее омрачена таким страшным горем.

— Как вас зовут? — спросил я старика и взял его горячие, дрожащие пальцы в свои.

— Уильям Блейклок, — ответил он. — Родом я из древнесаксонской семьи, сэр. В свое время она выпестовала немало настоящих мужчин и женщин. Боже мой! Как могло случиться, что в нашем роду появилась подобная женщина? — Старик с таким отвращением и презрением взглянул на дочь, что я содрогнулся.

— Но, может, вы ошибаетесь насчет дочери? — учтиво спросил я. — У алхимиков нередко возникают иллюзии…

— Что вы говорите, сэр? — вскричал старик, подскочив на кровати. — Что? Неужели вы сомневаетесь в том, что золото можно изготовить? Да будет вам известно, сэр, что в 1854 году магистр Теодор Тиффрё изготовил золото в Париже в присутствии магистра Левола, пробирщика Императорского Монетного двора, а 16 октября того же года о результатах опыта доложили перед учеными мужами Академии наук. Впрочем, постойте. У меня есть доказательство получше. Я заплачу вам одним из моих слитков, а вы будете лечить меня, пока я не поправлюсь. Принеси-ка мне слиток!

Последние свои слова он адресовал Марион; та все еще стояла на коленях у его постели. Мне стало любопытно, как она отнесется к его распоряжению. Девушка побледнела, но не двинулась с места; она лишь молча стиснула в отчаянии руки.

— Сейчас же принеси мне слиток, кому говорят! — вспылил алхимик.

Марион умоляюще посмотрела на него. Губы ее задрожали, и по бледным щекам медленно скатились две большие слезы.

— Выполняй, что велю, противная девчонка! — зло закричал старик. — Или клянусь всем, чем я дорожу на небе и на земле, что наложу на тебя свое вечное проклятие!

Девушка явно страдала. На мгновение я почувствовал, что обязан вмешаться и как-то помочь ей. Но мне было безумно интересно, чем все кончится, и я промолчал.

Угроза отца, произнесенная с неистовой страстью, похоже, напугала Марион. Она вскочила на ноги, точно ужаленная, и ринулась в соседнюю комнату. Вскоре она вернулась, вложила мне в руку небольшой предмет и, горько плача, упала в кресло, стоявшее в дальнем углу комнаты.

— Вот видите, видите… — насмешливо произнес старик, — как неохотно она расстается с ним. Возьмите его, сэр, он ваш.

Это был небольшой брусок металла. Я внимательно рассмотрел его, взвесил на руке… цвет, вес — все говорило о том, что этот брусок действительно из золота.

— Сдается мне, вы сомневаетесь в его подлинности, — сказал алхимик. — Вон на том столике кислоты, так что можете проверить.

Должен признаться, я и в самом деле сомневался, но, последовав совету старого алхимика, я отмел всякие подозрения по этому поводу. Брусок оказался золотом высшей пробы. Я с удивлением смотрел на него. Выходит, рассказ старика — не выдумка? И за красивой внешностью этого ангелоподобного создания, его дочери, скрывается демон жадности? Или же она — раба самых дурных пороков? До сих пор я с подобным не сталкивался и, признаюсь, растерялся. Донельзя изумленный, я переводил взгляд то на отца, то на дочь. По выражению моего лица старик, очевидно, догадался, что творится у меня в душе, потому что вдруг произнес:

— Вижу, вы удивлены. Ничего странного! Вы были вправе считать меня сумасшедшим, но теперь-то вы убедились, что я в своем уме?