Альфред Бестер - Ад – это вечность

– Почему все пошло не так? – простонал Финчли. – Здесь было достаточно места для всего! Почему же все...

Словно в горячечном бреду, он почувствовал, как затряслись скалы, когда его Эдем начал раскалываться на куски.

– Стой! – закричал он. – Стой! Остановись! – Он тщетно бил себя кулаками по голове и, наконец, прошептал: – Ладно... если я совершил еще одну ошибку, тогда... Ладно... – Он слабо махнул рукой.

И опять небеса стали черными и пустыми, только две паршивые луны висели над головой, продолжая свое долгое путешествие к западу. А на востоке появилась слабая заря.

– Значит, – пробормотал Финчли, – нужно знать математику и физику, чтобы создать космос. Ладно, я могу изучить это потом. Я художник и никогда не претендовал на знание всего такого. Но... я художник , и осталась еще моя добрая зеленая Земля для людей... Завтра... Посмотрим... Завтра...

На этом он заснул.

Солнце было уже высоко, когда он проснулся, и злобный, сверкающий глаз светила наполнил его беспокойством. Взглянув на ландшафт, который он создал вчера, он ощутил еще большее беспокойство, потому что во всем было какое-то неуловимое искажение. Дно долины выглядело нечистым, словно было выстлано чешуйками проказы. Скалы образовывали странные, внушающие страх очертания. Даже озера содержали намек на ужас, таившийся под их гладкой, нетронутой поверхностью.

Нет, он ничего не замечал, когда внимательно рассматривал плоды своего творчества, все проявлялось, только когда он отводил взгляд в сторону. Если глядеть прямо, все казалось в полном порядке. Пропорции были верные, линии великолепные, краски восхитительные. Однако... Он пожал плечами и решил, что нужно немного попрактиковаться в эскизах. Без сомнения, в его работе была какая-то неуловимая ошибка.

Он подошел к крошечному ручейку и зачерпнул с берега сырой красной глины. Он сделал из нее гладкий шар, затем вытянул его. После этого слегка подсушил на солнце, нашел тяжелый каменный блок в качестве пьедестала и начал работать. Руки его по-прежнему были опытны и уверены. Сильными пальцами он вылепил большого пушистого кролика. Тело, лапки, голова, прелестная мордочка... Кролик пригнулся на камне, казалось, готовый спрыгнуть с пьедестала. Финчли нежно улыбнулся своей работе, уверенность его наконец-то восстановилась. Он еще раз хлопнул фигурку по голове и сказал:

– Живи, дружище...

Секундная нерешительность, пока жизнь вливалась в глиняную фигурку, затем кролик неуклюжим движением выгнул спину и попытался прыгнуть. Он передвинулся к краю пьедестала, где замер на мгновение и тяжело шлепнулся на землю. Неуклюже поднявшись, он издал ужасные хрюкающие звуки и повернулся к Финчли. На мордочке животного появилось выражение недоброжелательности.

Улыбка застыла на лице Финчли. Он нахмурился, поколебался, затем собрал еще один ком глины и установил на камне. Он работал в течение часа, лепя изящного ирландского сеттера. Наконец, так же хлопнул его и сказал:

– Живи...

Мгновение собака была застывшей, затем беспомощно заскулила и поднялась на дрожащие лапы, как какой-то гигантский паук, с расширившимися и остекленевшими глазами. Проковыляв к краю пьедестала, она спрыгнула и наткнулась на ногу Финчли. Издав низкое рычание, собака впилась острыми зубами в ногу. Финчли с криком отскочил и яростно пнул ее. Скуля и воя, собака заковыляла по полю, как искалеченный монстр...

Кипя от ярости, Финчли вернулся к работе. Он лепил фигуру за фигурой, вдыхал в нее жизнь, и все они – обезьяна, лиса, ласка, крыса, ящерица, жаба, рыбы длинные и короткие, тонкие и упитанные, бессчетные птицы – все были чудовищными гротесками, что уплывали, ковыляли или упархивали кошмарными видениями. Финчли был измучен и озадачен. Он сел на пьедестал и зарыдал, в то время, как его усталые пальцы продолжали мять глину.

Я по-прежнему художник, подумал он. Что же такое? Почему все, что я делаю, превращается в жутких уродов?

Пальцы его работали и глина начала превращаться в голову.

Когда-то у меня были удачные произведения, думал он. Не все же люди сумасшедшие. Они покупали мои работы, но самое важное, что работы были прекрасными.

Он заметил, что держит в руках ком глины. Это была частично вылепленная женская голова. Он тщательно осмотрел ее и улыбнулся.

– Ну, конечно же! – воскликнул он. – Я же не скульптор-анималист. Поглядим, что у меня получится с человеческой фигурой...

Быстро натаскав глины, он вылепил фигуру. Руки, ноги, торс и голова были готовы. Он работал, напевая себе под нос. При этом он думал: у меня будет самая прелестная Ева, когда-либо созданная... даже больше... ее дети будут действительно детьми бога!

Влюбленными руками он вылепил лоно, выпуклые груди и бедра, ловко придал изящным ногам тонкие лодыжки. Бедра были крутыми, живот по-девичьи плоским. Вылепив сильные плечи, он внезапно остановился и отступил.

Возможно ли это? – подумал он.

Он медленно обошел полузавершенную фигуру.

Да...

Может быть, сила привычки?

Возможно... А может, любовь, которую он носил в себе столько пустых лет.

Он вернулся к работе и удвоил усилия. В приподнятом настроении он завершил руки, шею и голову. Что-то подсказывало ему, что тут он не может потерпеть неудачу. Слишком часто он лепил такие фигуры вплоть до мельчайших подробностей. И когда он закончил, на каменном пьедестале стояла великолепная скульптура из глины – Феона Дубидат.

Финчли был удовлетворен. Он устало сел, прислонившись спиной к валуну, создал из пустоты сигарету и закурил. Почти минуту он сидел и курил, чтобы успокоиться. Наконец, он сказал со сладостным предвкушением:

– Женщина...

Он задохнулся и замолчал, затем начал снова:

– Оживи... Феона!

Секунда для прихода жизни. Нагая фигура шевельнулась, потом задрожала. Притягиваемый, как магнитом, Финчли встал и шагнул к ней, протягивая руки в немом призыве. Из груди ее вырвался хриплый вздох, большие глаза медленно открылись и остановились на нем.

Ожившая девушка напряглась и закричала. Прежде чем Финчли успел коснуться ее, она вцепилась ему в лицо – длинные ногти проделали глубокие царапины, – потом метнулась к краю пьедестала, спрыгнула и побежала по полю, как и все остальные – побежала, как испуганное, обезумевшее животное, крича и завывая на бегу. Низкое солнце запятнало ее тело, отбрасываемая ею тень была чудовищной.

После того, как она скрылась, Финчли долго стоял, всматриваясь в том направлении, а тщетная и горькая любовь жгла его тело. Наконец, он повернулся к пьедесталу и с ледяной беспристрастностью вновь принялся за работу. Он не останавливался, пока пятое по счету соблазнительное существо с криками не убежало в ночь... Тогда и только тогда он остановился и долго стоял, глядя то на руки, то на чудовищные луны, висящие над головой.