Томас Оуэн - Дагиды

Кто-то окликнул его, когда он вошел. Нет, ему показалось. За соседним столиком мужчина средних лет кончал есть суп. Он звучно глотал, шумно дышал, но делал это с таким удовольствием, что Паскаль, шокированный поначалу, стал наблюдать за ним с интересом. Проглотив последнюю ложку, гурман вытер губы ладонью, перевел дыхание и благостно посмотрел вокруг. Паскаль встретился с ним глазами и, улыбаясь, спросил:

– Ну и как?

– Потрясающе!

И засмеялся радостно и застенчиво. Хотя он и сидел, можно было угадать высокого мужчину весьма плотного телосложения. Редкие, но еще черные волосы слегка завивались на затылке и висках, темно-карие глаза блестели весело и дружелюбно. Они поговорили о великолепии кухни «Пилота», о ветре и дожде и затем друг о друге. Люди уж так созданы, что обожают рассказывать о себе и берут в конфиденты первых встречных, которым их секреты ни к чему.

Ближе к десерту сотрапезники уже сидели за одним столом, полные доверия и симпатии. Разговор вертелся вокруг кино. Собеседник Паскаля, который представился как профессор Метцер, хорошо знал тему. Он рассуждал о талантливых молодых режиссерах, о необходимости субсидировать их творческие порывы, о сомнительных и мимолетных удачах экспериментального киноискусства.

Паскаль рассказал, что его жена занимается кинокритикой и даже ведет рубрику в еженедельнике «Уголок женщины», где подписывается «Андре Аш».

– Андре Аш! – профессор даже подпрыгнул на стуле. – Я ее хорошо знаю. Талантливо пишет! Великолепные суждения!

Счастливый Паскаль Арно вынул из бумажника фотографию: смеющаяся Андре обеими руками треплет свои пышные белокурые волосы. На этом прелестном снимке его жена казалась даже красивее, чем в действительности.

– Она самая, – улыбнулся профессор Метцер. – Очаровательная женщина.

– Вы знакомы? Вы встречались с ней?

– Разумеется. Я ее часто видел в «Тревлинге».

– В «Тревлинге»?

– Ну да. Это кабачок, где собираются журналисты, актеры и вообще разные кинодеятели. Я туда захаживаю иногда. Особый, очень занятный мирок.

Паскаль ничего не понимал. Он сидел молчаливый и задумчивый. Его жена никогда не упоминала об этом кабачке. Пустяки, разумеется, велика важность повидать друзей после работы. Он сам когда-то любил съездить в Люксембург на денек-другой. Стоит ли грустить по такому поводу! И все же его удивило, что она скрывала подобные вещи. Это не в стиле Андре.

– Вы что-то помрачнели, – заметил профессор. – Неужели я допустил какую-нибудь бестактность? Извините, ради Бога.

Паскаль очнулся.

– Ни в коей мере. Я просто размышлял о своем вынужденном отпуске, обо всех неприятностях моей работы на факультете. Я загрустил о нормальной жизни, где не ведут счет печалям и радостям, не остаются наедине со своими мыслями…

Он с трудом выговаривал эти фразы. Что-то подсекалось, распылялось, расползалось в нем. Так в стене, подставленной солнцу и ветру, крошится один камень, потом другой, и брешь расширяется. Идея, что Андре скрывает нечто, даже пустяк, захлестнула сердце мучительной холодной волной.

Он на мгновение скрыл лицо в ладонях, потом резко откинул голову, сослался на усталость, на спешные дела, чтобы только поскорей завершить пагубную эту встречу. Профессор Метцер вежливо поднялся.

– Вы меня найдете здесь в любой вечер. Буду рад еще раз повидаться с вами.

– Я также, – заверил Паскаль.

Заведомая ложь. Этот человек отравил ему вечер, отдых и, вероятно, жизнь. Ему вдруг показалось, что в мире живут только враги, желающие его обмануть, принуждающие быть всегда настороже, вселяющие в него постоянное недоверие. Он проклинал этого Метцера, в то же время убеждая себя, что тот не мог питать враждебного замысла и не имел никаких резонов изобретать подобную историю.

На следующий день, в пятницу, Андре, как всегда, приехала на уик-энд. Паскаль клятвенно обещал себе не допрашивать ее, но использовать какую-либо случайность в разговоре. Увы. Добрые намерения испарились моментально. Сидя напротив оживленной Андре, Паскаль ощутил, как его лицо стягивает фанатическая решимость. Это было сильнее его. И он донельзя глупо ринулся в атаку.

– Я хочу тебя спросить кое о чем, только обещай ответить откровенно.

Она подняла глаза, разумеется, заметила выражение его лица, но ее улыбка осталась неизменной.

– Ну что еще?

– Видишь ли… Ты ведь иногда заходишь в «Тревлинг»?

– А что это такое?

– Кабачок, где собираются разные кинодеятели.

– Кажется, я слышала название. Правда, не знаю, где это находится, и никогда там не была.

Паскаль Арно облегченно откинулся на спинку кресла.

– Ну конечно! Так я и думал!

Андре посмотрела вопросительно и немного беспокойно.

– Что еще за история?

Он ей все объяснил в двух словах, не скрывая своей нервозности и дурного настроения. Она его легко разубедила. Обычное заблуждение. Профессор, очевидно, общается с массой людей и легко мог ее перепутать с кем-нибудь.

Они посмеялись над инцидентом и провели вполне приятный вечер. Андре даже похвалила его.

– Мне кажется, дела обстоят неплохо. Побольше спокойствия и оптимизма. В конце месяца, думаю, ты сможешь возобновить работу.

Суббота и воскресенье прошли великолепно, только слишком быстро. Погода стояла мягкая. Приятным тихим вечером он провожал Андре на вокзал. В безветрии воздух обрел нежную прозрачность. Солнце уже зашло за горизонт, но небо светилось торжествующим колоритом: лилово-цикламеновое, оранжевое, медно-красное смешалось во влажной озаренности и, отражаясь в море, искрило, пьянило, взрывало недвижную поверхность воды.

Проводив жену, Паскаль поспешил в «Пилот», чтобы повидаться с Метцером и сообщить о его ошибке. Профессор пил аперитив. Выпяченный живот и широко расставленные ноги придавали ему фривольный и несколько деспотичный вид. Паскаль сразу сел напротив, словно его ждали, и радостно сообщил:

– Только что проводил жену на вокзал. Я рассказал ей о нашей беседе. Представьте, ноги ее не было в вашем «Тревлинге». Вы, очевидно, обознались.

Он самодовольно разглядывал собеседника, который не скрывал недоверчивой улыбки.

– Напрасно я вам это рассказал, – вздохнул Метцер. – Я прямо-таки раскаивался после вашего ухода. Извините, прошу вас. Но имя вашей жены, ее лицо – все это было до такой степени знакомо, и потом, она так дружна с завсегдатаями этого маленького кафе, что я как-то не подумал… Впрочем, все это не имеет ни малейшего значения. Давайте не будем об этом говорить.

– Нет-нет, почему же, – настаивал Паскаль.

Он хотел казаться непринужденным, но чувствовал, что лицо искажается нервической мукой. Через силу проговорил: