Томас Оуэн - Дагиды

На ней была забавная шапочка, отделанная коричневым мехом, черный приталенный жакет, под которым виднелась блузка с кружевными манжетами и кружевным воротником, застегнутая старинной камеей, – да, она в известном смысле напоминала даму из Санкт-Петербурга.

Несмотря на взволнованность, Аурелия заметила, что они не просто прогуливаются, но следуют определенному направлению. Они оставили оживленные кварталы и углубились в мрачные, почти пустынные улицы, где маячили грязно-серые строения, похожие на мастерские или склады. На обшарпанных стенах трепетали разорванные афиши. На одной из них, возвещающей давно прошедшее цирковое представление, еще зияла разверстая львиная пасть. Сквозь решетку высокой ограды различался аккуратный ряд грузовиков во дворе какого-то завода. И полное молчание вокруг.

Аурелия замедлила шаг:

– Куда мы идем?

– Скоро будем на месте.

Неизвестная взяла руку Аурелии и погладила ладонь кончиком пальца. В этом прикосновении было нечто доверительное, убеждающее.

Смущенная Аурелия остановилась. Ей не нравилось идти дальше, хотелось исчезнуть, убежать. Дама из Санкт-Петербурга угадала ее нерешительность и мягко проговорила:

– Я прошу вас не забыть о моих маленьких комиссионных. – И прибавила с той же искательной улыбкой: – Так принято.

Аурелия резко высвободила руку, внезапно повернувшись к реальности.

– Комиссионные за что?

– О Боже, какая пугливая лань! Откуда вдруг столько гордости, столько гнева в прелестных глазках? Дорогая моя, у вас есть еще время вернуться.

И она протянула руку, указывая на пустынную улицу.

Что за тягостное очарование исходило от этой женщины? Аурелия хотела бросить хлесткое слово, усмехнуться. Она уже видела себя удаляющейся с достоинством. Но почему-то заколебалась на секунду, на минуту: у нее не было сил отказаться от желания… знать.

Что именно знать? Соблазн, истинное искушение. Она подняла голову.

– Пусть будут комиссионные. Сколько?

– Четверть суммы награды. Так принято.

Аурелия глубоко вздохнула. Она была побеждена.

Что за награда? Кто будет платить? И за что?

– Идемте. Пора. Не стоит опаздывать, – заторопилась дама из Санкт-Петербурга.

Они пошли быстрым шагом, возвращаясь по уже пройденной дороге, – процесс напоминал ускоренную киносъемку. Аурелия узнала места, которые они миновали несколько минут назад… или, возможно, несколько лет тому назад. Но ее спутница, очевидно, умышленно усложнила маршрут, поскольку Аурелия спустя некоторое время не нашла никаких ориентиров и перестала соображать, где они находятся.

Наступил вечер, и смешанный свет фонарей и сумрачного неба изменил атмосферу знакомого города. Правда, было нечто успокаивающее в нарастающей близости шумных кварталов. Они замедлили темп, расступились, чтобы пропустить ссорящуюся пару («– и все-таки я заявила твоей свояченице…» – скрипел неприятный женский голос), и наконец остановились.

– Вот мы и пришли, – сказала дама из Санкт-Петербурга.

Старый дом со спущенными жалюзи, дверь, когда-то выкрашенная в зеленый цвет, щель для писем, зияющая как черный рот. Спутница Аурелии долго шарила в сумке и, достав ключ, торжествующе вскинула голову.

Они вошли и некоторое время оставались в темноте, пока дама из Санкт-Петербурга не заперла дверь и не включила свет.

Просторный холл освещали стилизованные под факелы светильники. Окна закрывали тяжелые сиреневые портьеры. Дорогой ковер был небрежно брошен на темный навощенный паркет. В глубине холла виднелась витая лестница с двумя деревянными скульптурами.

Дама из Санкт-Петербурга улыбнулась с видом соучастницы:

– Разрешите. – Она помогла Аурелии снять куртку и при этом погладила ей спину и бедра. – Я вас оставляю. Всего наилучшего.

Склонилась в забавном реверансе, потом исчезла в боковой двери.

Аурелия не испытывала страха. Она терпеливо ждала. Она догадывалась о том, что произойдет.

Высокий худой мужчина нарочито медленно спускался по лестнице. Она не видела лица, но предчувствовала, что знает его. Он постегивал по ноге маленьким гибким хлыстиком.

Аурелия поняла, что вживается в свой сон или, вернее, что сон только начинается.

Она закрыла глаза и скрестила руки на груди.

Это был плохонький садик в городе. Зажатый среди довольно высоких стен, не беленных много лет, затянутых внизу мшистой прозеленью. На ветвистом и тенистом тополе гостил время от времени беспокойный птичий народец. Печальные и одинокие группы чахлых гортензий тянулись обескровленными листьями к скудному свету. Здесь и там попадались дородные, пресыщенные влагой папоротники, случайные кустики одичавшей клубники, а на плиточном днище высохшего водоема гнили сучья и когда-то скошенная трава.

Сильвен Эймар инспектировал сад. Собственно говоря, он всегда инспектировал всех и каждого: свою жену, соседей, поставщиков, родственников, которые еще рисковали его посещать.

Ему давно стукнуло шестьдесят, и он отличался плотным сложением, всегда недовольной физиономией, изменчивым нравом и мозгами, где бесконечно крутились разные мрачные мысли. Корпулентный, тяжелый, он напоминал то ли сварливого, удалившегося от дел хозяина кабаре, то ли пугливого шофера грузовика.

В данный момент он примостился на корточках у окна, возложив локти на мраморный подоконник. Он шпионил, резво перемещаясь вправо и влево, и его большой зад дергался тревожно и комично.

Услышав скрип входной двери, он понял, что жена вернулась, и, выпрямившись с некоторым усилием, уселся в кожаное кресло между камином и телевизором, где принялся вполне успешно симулировать сон.

Фела вошла в комнату, нагруженная покупками, и начала возиться у круглого стола. От бумажного шороха и прочих шумов сновидец пробудился, ошалело посмотрел по сторонам и жалобно завопил:

– Кто? Что это?

– Это я, – призналась Фела, женщина проворная и здоровая, в принципе благожелательная и даже красивая, которую, однако, моментально раздражала чужая глупость или бестактность.

– Ах, это ты! А где я был?

– Ты спал.

– Верно, я заснул. Сам не понимаю, как я могу теперь спать. Боже мой, как только я начинаю раздумывать о себе…

– …что случается редко…

– …мои болезни приводят меня в ужас. Я нуждаюсь в полном покое и в самом заботливом уходе. Полная потеря сил, полная потеря.

Фела, знающая все это наизусть, собрала покупки и пошла на кухню. Было слышно, как она скрипит дверцами, открывает кран, зажигает газовую плиту. Потом зарокотала электрическая кофемолка.

Сильвен Эймар осторожно поднялся, бесшумно подобрался к окну в сад, возобновил тайное наблюдение и курьезную гимнастику. Наконец он увидел… ее – молодую, отливающую антрацитовой чернотой. Ее грудь пересекала яркая, как пламя, вертикальная полоса. Гребешок был маленький, кокетливый. Эта курица отличалось изысканной повадкой птицы более гордой породы – экзотической и неведомой. Откуда она вообще появилась, как попала в сад? Очевидно, малопонятным образом сумела перелететь через высокую стену и теперь, после многих попыток, должна была отказаться от надежды на возращение. В маленьком, закрытом со всех сторон саду ей даже не хватало места для разгона.