Томас Оуэн - Дагиды

– Может быть, вы помните название?

– Конечно. «Тревлинг». Я до сих пор не знаю, что это значит. Наверное, что-нибудь английское.

Паскаль Арно слушал вполуха. Он смотрел на местоположение «Тревлинга», где когда-то собирались оживленные компании, где любили, веселились, горевали.

– Здесь, знаете ли, произошла драма, – продолжал старик. – Молодой человек, без сомнения не в полном рассудке, застал свою жену за разговором с несколькими друзьями. Невинная вещь, сами понимаете. Скорее всего, ревнивого муженька кто-то предупредил, так как он был вооружен. Он ничего не спросил, ничего не сказал, а просто два раза выстрелил в своего воображаемого соперника. Потом вышел, достал из машины бидон с бензином, эдак хладнокровно поплескал вдоль стены и, при общем возбуждении, швырнул зажженную сигарету.

– Ничего себе, – улыбнулся Паскаль Арно, склонный, пожалуй, восхищаться подобным действием. – И что стало с этим расторопным мстителем?

Он весьма заинтересовался, ибо испытывал явное сочувствие к этому молодому человеку. Ему было приятно, что оскорбленный супруг среагировал столь решительно.

– Я думаю, этот чокнутый окончательно спятил. Его, кажется, интернировали на несколько лет. Во всяком случае, он потом проживал в провинции. Впрочем, его легко раненный соперник тоже.

– Какая любопытная история! – воскликнул Паскаль.

– Говорят, это произошло по вине какого-то неизвестного, который обратил его внимание на поведение жены и многократно сообщал реальные или выдуманные факты. И представляете, просто для удовольствия поиграть с молодым человеком, разбудить злобу и ревность бедного парня. Буквально довел его до преступления. Подумать только: выстрелы, поджог! Если все ревнивые мужья будут себя так вести, ответьте мне, в какую сторону пойдет общество?

Паскаль засмеялся, несмотря на свое замешательство.

– И что случилось с женой?

– С женой? Ничего. Воркует по-прежнему.

Старик сказал это очень добродушно, хотя его глаза странно и мрачно сощурились. Паскаль смотрел на него пристально и заметил, что черты собеседника изменились, расплылись, и перед ним возникло иное лицо, отмеченное властным участием и вожделением дурной радости. Да, это был «другой», всегда похожий и непохожий, обуреваемый дьявольской страстью мучить его. Паскаль мог не продолжать беседы, не ставить своих жалких вопросов и не получать коварных ответов. Знакомый блеск в этих глазах резюмировал все вопросы и все ответы… Кончится ли это когда-нибудь?

Паскаль Арно сунул руку в карман и выстрелил сквозь подкладку. Он не попал ни в кого, потому что… потому что никого не было. На безлюдной улице высились административные здания недавней постройки. От его кармана шел легкий дымок. В зеркальной панели массивной двери звездилось два отверстия. Он ошарашенно озирался в поисках лавочника и его заведения – ничего. Да и существовали ли они вообще? Он видел только огромный билдинг из стекла и бетона и чуть подальше – строительную площадку, огороженную забором, где были наклеены афиши и объявления. Совсем недалеко подъемный кран вытягивал свою любопытную желтую шею.

– Ничего особенного, – повторял собравшейся группе пристыженный Паскаль Арно. – Уверяю вас, ничего особенного.

Он передал свое оружие консьержу, который, качая головой, разглядывал две дыры в красивом новом зеркале.

«А теперь… – спрашивал себя Паскаль. – Что скажет теперь Андре?»

Один только дьявол знал, что скажет Андре и как вообще все это кончится.

Весь день ее преследовало смутное воспоминание об этом странном и неприятном сне. Даже на работе, которая всегда ее интересовала, она никаким усилием не могла себя заставить сосредоточиться. В обеденный перерыв Аурелия решила перекусить где-нибудь в городе, предпочитая развлечься прогулкой, встряхнуться, чтобы развеять беспокойную и, однако, совершенно неопределенную субстанцию этого сна.

Поворотные точки происшествий и капризные линии сюжета избегали ретины сознания, осталось только острое ощущение неудовлетворенного любопытства, воспоминание о каком-то бесстыдстве, унижении и даже ударах. Но любая попытка концентрации не давала даже приблизительного отражения ночного события. Она знала только, что сон не отличался ни банальностью, ни невинностью. Никакой персонаж не обозначался в этом тумане, и беспомощность логической схемы болезненно раздражала.

Да и можно ли это назвать сном? В лихорадочном внутреннем пейзаже медлительно плыли обрывки воспоминаний, словно клочки разорванного облака, их медлительность доводила до головокружения, и постепенно созревало воспаленное сомнение: воспоминание ли это, готовое рассеяться, или фантом, готовый к неведомому воплощению?

Аурелия шла по оживленной улице и даже с некоторым облегчением поглядывала на прохожих, уверенная в их… достоверности.

Взгляд незнакомки задержался на ней, зацепил ее, и она вдруг почувствовала дрожь от холода какой-то обусловленности, какой-то нелепой взаимности.

Она повернулась. Женщина также остановилась. Они пошли навстречу друг другу, будто внезапно встретившиеся знакомые. Она услышала, как ей сказали: «Я знала, что наши пути однажды сойдутся».

Это была женщина достаточно пожилая, элегантности чопорной и старомодной, похожая на эмигрантку из России, чье детство прошло в Санкт-Петербурге. Неизвестная рассматривала Аурелию с интересом, даже с беспокойной жадностью. Глаза ее мерцали загадочной бледной синевой, смеющееся лицо обрамляли забавные белокуро-седые колечки.

Аурелия вдруг ощутила себя слабой, растерянной и безвольной, как брошенный ребенок. Неизвестная взяла ее под руку с почти фамильярной нежностью, и они зашагали вместе, будто давние подруги.

Кто была эта женщина, сказавшая столь уверенно, что их пути однажды сойдутся? Чего она, собственно, хотела? Почему она сама, Аурелия, повернулась, вместо того чтобы пройти дальше? И встревожилась притом и позволила взять себя под руку?

Она сознавала, что совершила неосторожность, но странное любопытство помешало ей сопротивляться. Эта женщина, возникшая в мертвой точке ее смятенности, олицетворяла Авантюру, и Аурелия отдалась порыву, беспокойная и тем не менее внутренне на все согласная.

Они говорили мало. Банальности, в основном касательно слишком многолюдной улицы, утомительного потока машин, киноафиши, рекламирующей фильм, который ни той ни другой не понравился.

Неизвестная говорила низким грудным голосом с легким славянским акцентом. Она часто улыбалась приятной и немного искательной улыбкой.