Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

— Поразительное явление! Значит, в подобном случае маг погибает, пораженный собственным ядом?

— Да. Такое явление называется в магии ревальвацией. Таким образом, оператор часто бывает подвержен великому закону «репробации», то есть магического «наказания».

— У меня мелькнуло сопоставление с известной историей из «Нового Завета» о демонах, изгнанных из тела одержимого и вошедших в свиней.

— Совершенно верно, Ежи. Христос, столь удивительно излечив несчастного одержимого, совершил чудо, свидетельствующее о его высокой магической силе: он прервал магнетический ток, направленный на одержимого злой волей. Весьма необычный в его деянии элемент: черные силы, овладевшие телом несчастного, были вынуждены вселиться в другой, низший организм. Изгнанный из человека астральный ток был направлен на животных, и они, одержимые демонами, бросились в море и утонули.

— Значит, не нам грозит опасность в случае разрыва контакта с Хеленой, а Каме?

— Ах, если бы Кама не была осведомлена, что черный маг, освобождающий кого-нибудь от колдовства, должен иметь в резерве вторую жертву; иначе удар поразит его самого.

— Не понимаю. Ведь Кама, наверняка, не намеревается освободить Хелену от своей власти?

— Верно, однако, я заставлю ее это сделать, прервав магическую связь между куклой и твоей невестой. Эффект такой же, как если бы Кама добровольно освободила от чар свою соперницу. В любом случае, она предусмотрела такую возможность и без сомнения затянула двойную петлю. Все дело в том, кому предназначена роль «заместителя» жертвы и кого поразит «заряд», отведенный от Хелены?

— Теперь понимаю. Нетрудно догадаться — одного из нас.

— Да, ты или я… Я остро чувствую — весь мой дом пронизан мстительным ядом этого злобного существа. Предугадываю, она обладает мощной силой и удар будет сокрушительный.

— Каким образом?

— Видишь араукарию?… Мое любимое растение — память о ней, единственный и последний подарок в день расставания. Араукария полна сил и соков, быть может, она нас спасет, выдержит ядовитый удар…

Я удивленно взглянул на него, не поняв мысли.

— Не понимаешь, Ежи? Прежде чем прервать связь с Хеленой, я свяжу куклу с араукарией.

— Разве поможет другая связь?

— Возможно отчасти. Араукария тоже органическое существо, не примет ли она на себя удар, предназначенный одному из нас?

Он сделал между фигуркой и растением несколько эллиптических пассов.

— Связь налажена, — Анджей опустил руку. — Сейчас разорвем цепь с Хеленой.

Он посмотрел на меня. В светлых живых глазах его я впервые увидел скупые слезы…

— Ежи! — заговорил он взволнованно. — Нам необходимо проститься. Возможно, мы видимся последний раз. Прощай, Юр!… Я любил тебя как сына… До свидания… на том берегу!…

Я бросился в его объятия, рыдания душили меня…

Через минуту Анджей уже «искал» направление, где следовало развязать «астральный узел». Устремив взор в пространство, с напряженно вытянутыми руками он быстро вращался вокруг вертикальной оси собственного тела, словно факир в вихре танца. Наконец нашел… резко остановился, будто вкопанный, и начал делать руками странные, поначалу едва уловимые движения. Но вот я различил две линии: одна кривая направлялась к нам, другая вела в противоположную сторону: сочетание их напоминало гиперболу…

Вдруг Вируш весь подобрался, словно для прыжка и, подняв правую ладонь вверх, резко рассек пространство между невидимыми линиями. Я невольно задрожал…

А он, тяжко опершись рукой на мое плечо, глазами показал на араукарию:

— Взгляни туда!

За одно мгновение прекрасное роскошное растение странно изменилось. Словно спаленное огненным вихрем, оно моментально изменило цвет; вместо сочного зеленого ствола и листочков-хвои в вазоне стоял рыже-ржавый, спекшийся в горячке скелет. Еще секунду назад буйные упругие ветви беспомощно повисли, свернулась хвоя, омытая ядом, конвульсиями боли искривились ствол и ветви. На наших глазах араукария погибала…

Не успел я оправиться от испуга, как раздался глухой зловещий гул. Инстинктивно я обратился к Анджею.

— Что это?

Лицо моего друга смертельно побледнело, глаза фосфоресцировали безумным светом.

— Дом рушится… — ответил он беззвучно.

Вируш был прав, во все стороны от пола до потолка разбегались, зловеще пересекаясь, длинные трещины…

Руки Анджея судорожно впилась в мое плечо.

— Посмотри туда! — прошептал он побелевшими губами. — Вон там, там, за столом, в углу у стены!… Видишь?!… Это он!…

В адском грохоте рушащегося дома я вдруг увидел в углу на полу обнаженное человеческое тело — нет! — не тело, скелет, чудовищно исхудалый, обтянутый желтой, как пергамент, кожей скелет человека. От шеи до левой стопы наискось тело прорезала длинная, набухшая кровью полоса, словно от удара молнии. Там, куда пришелся удар, кожа лопнула на ширину двух пальцев, обнажив черные обугленные ткани… Страшная сила поразила эти человеческие останки… Маленькое лицо, искривленное жестокой ухмылкой, рыжая бородка клинышком… я узнал Ястроня…

Словно во сне прозвучали последние, вздоху умирающего подобные слова Анджея:

— Она выбрала его…

Громыхание, скрежет словно потрясли основание мира и заглушили все. Заколебались стены, зашатались своды и с невыносимым грохотом рухнули. В мгновение ока вилла превратилась в руину мелких, ослепительно белых камней. А среди стертого чуть не в порошок дома стоял я, чудом уцелевший человек. Немного дальше лежало тело Ястроня, надо мной сияло послеполуденное солнце…

— Анджей! — позвал я, словно беспомощный ребенок. — Анджей!…

И оглянулся в поисках друга — напрасно! Вируш исчез. Я остался один — совсем один…

Будто в насмешку сияло солнце и заливало ослепительным светом пустоту. Откуда-то из щели выскользнула крупная черно-золотая ящерица, пробежала по телу Ястроня и снова исчезла в развалинах… Я потерял сознание…

После долгой, бесконечно долгой ночи, надо мной склонилось лицо. Лицо знакомое и доброе. Я протянул руку. Руку пожала дружеская теплая ладонь.

— Вам нельзя двигаться! — сказал кто-то надо мной.

— Это вы, пан доктор? — спросил я, превозмогая чудовищную усталость, смежавшую мои веки железными пальцами.

— И говорить нельзя, — прозвучал тот же голос издалека.

Вопреки запрету я сел на постели. Узнал доктора Беганьского.

— Где я? Вернулся ли Вируш?

Вы у себя дома. С паном Вирушем я не знаком.

— Кто меня принес домой? И давно ли я здесь?

— Спокойно, спокойно. Лежите тихо, не делайте резких движений. Вы, к счастью, выздоравливаете после очень серьезной болезни; любые волнения могут вернуть ее.