Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

Господи, это, наверное, моя теща! Феодулия Ивановна! Вот ведь имечко-то гоголевское! Я ни разу ее не видел, как, впрочем, и она меня. Со слов Маши я знал, что Феодулия Ивановна просто обожала лечиться, несмотря на то что сама работала медсестрой в детском саду. По-видимому, ее бедный организм разваливался на части в самом буквальном смысле. От пяточного нерва до мозжечка. Даже на свадьбу любимой доченьки она не смогла прибыть, поскольку лежала в больнице с какими-то «перверзиями». Значит, судьба приготовила мне сегодня еще и встречу с таинственной тещей. В самый раз!

– Поразительно! – продолжала трубить Феодулия Ивановна. – Наша медицина за последние полсотни лет шагнула далеко вперед. Когда я была совсем молоденькой, как ты сейчас, Машенька, перед врачами нужно было постоянно раздеваться, а теперь… – Она громко хмыкнула, словно не одобряя прогресса. – А теперь им достаточно просто показать язык!

– Да хватит тебе, мама! – оборвала ее Мария и, подумав, добавила: – А может, мне развестись?

Ах вот как!

– Это ты всегда успеешь. Дай сначала я на него взгляну…

Я вжал голову в плечи и на цыпочках направился в комнату. Зачем – неизвестно, ведь все равно рано или поздно меня обнаружат.

– Представляешь, Машенька, криминализация-то до чего дошла. Везде ведь воруют. – Теща-незнакомка, похоже, обожала обобщать. – Вот недавно собрала я анализ кала в садике. Думаю, как бы мне его до лаборатории донести? Там ведь почти сотня спичечных коробков! Ну и додумалась: уложила их аккуратненько в картонку от торта. И что ты думаешь?! Не успела я зайти в булочную и поставить эту коробку на прилавок, как ее свистнули! Просто безобразие! Что ж мне теперь – по второму разу?!

Я не удержался и хихикнул, представив, как незадачливый воришка открывает коробку с добычей. Но на кухне было тихо. Никто не смеялся. Внезапно тяжело скрипнул табурет. Из коридора донеслись чеканные шаги. Я с ногами запрыгнул на диван и судорожно включил телевизор. Там шел один из многочисленных сериалов. Пришлось внимательно уставиться в экран.

– А это еще что за чучело? – раздался громовой голос.

Краем глаза я увидел костлявую маленькую старушку. Неужели это она так топотала?!

– Маша! – позвала она. – Это твой первый, что ли? Уж больно похож!

В комнату влетела мадам Еписеева. Я не поворачивал головы.

– А-а! – завопила она. – А-а! Явился! Телевизор смотрит!

На экране возник долгий латиноамериканский поцелуй крупным планом.

– Ой, – всполошилась старушка. – Тут же «Порочная страсть»! А я там на кухне… – И она уселась рядом со мной.

Поцелуй все длился и длился. Жена затараторила:

– Где деньги, что я тебе на кулинарию давала, губитель? Где они, я тебя спрашиваю?

– Маш, ну зачем же сразу о деньгах? – сказал я, стараясь не слишком съеживаться. На легенду сил у меня не было. – А обо мне ты не волновалась?

– Да больно ты нужен! А костюм… – опешила мадам Еписеева, – костюм… пропил, что ли? И где твои очки?!

Феодулия Ивановна не знала, куда смотреть. Рядом с ней разворачивалось не менее горячее действо, чем на экране. Видимо, наш спектакль оказался интереснее «Порочной страсти».

– Ты зять? – бесцеремонно спросила она и уставилась на оттянутые коленки моих тренировочных штанов.

– В доме ни копейки, а он где-то шастает! Да еще в лучшем костюме, – надрывалась Мария. Это она майку имеет в виду?

– Ты бы меня с родственниками познакомила!

– Моя мать тебе больше не родственник! Выметайся!

Господи, какая глупость! Зачем мне все это? Может, и правда выместись к чертям собачьим? Жаль только, некуда…

Меня чесали, пилили и строгали до самого вечера. В два смычка – мать и дочь. «Выметайся!» – все время предлагала Мария, но я держался как скала. Под конец я решил попугать жену. Стараясь не слушать ее пронзительные вопли и тещин бас, подошел к шкафу и принялся методично выгребать из него свои вещи и укладывать в узел.

– Давай, давай! – подбадривали меня дамы Еписеевы.

Наконец я решил, что хватит, и, взвалив узел на плечи, двинулся к выходу.

– Грабитель! – донеслось до меня.

Я открыл дверь и начал спускаться по темной лестнице.

– Сеня-а-а!

Интересно, кто это? Феодулия? Я продолжал опускаться все ниже.

– Сенечка-а, вернись! Люби-и-имый!

«Нет уж, так легко я не сдамся! – подумал я злорадно. – Пусть поупрашивает!»

Но упрашивать меня не стали.

– Доча, простудишься! – прогрохотал тещин бас. Послышался дробный топот проворных ног.

Я повернул на следующий пролет. В этот миг на меня обрушилась жена и мягко ткнулась головой в узел. Удар был сильный. Взмахнув свободной рукой, я попытался нащупать перила. Но рука ухватила лишь темноту, я на секунду завис в воздухе и обрушился вниз. В наступившей затем тишине я услышал:

– Машенька, ты цела?

– Да цела, цела, мама. Только вот Арсений…

– Понятно! – теща чему-то обрадовалась. – Прибавится работы Склифосовскому!

В гипсе я пролежал все лето. И увечье-то мне жена нанесла пустяковое – перелом копчика, – однако двигаться я не мог. Гипсовые трусы, скрывавшие мой сломанный хвост, этого не позволяли.

Жалости ко мне у Марии хватило ровно на два дня. Как только теща уехала в очередной санаторий, жена сварила куриный бульон и поила меня, приговаривая:

– Самое оно для больного человека! – Я кривился. – Не нравится? Зато будешь знать, как шляться черт-те где!

Все последующие дни мадам Еписеева пропадала в солярии вместе с Ларисой, а по возвращении пилила меня, намекая, что ей может не хватить денег.

– Зачем же солярий летом? – спрашивал я, с тоской поглядывая в окно, за которым сияло солнце.

Маша что-то бубнила про пресловутый ультрафиолет, всякий раз добавляя:

– Нашел время болеть…

В июле из лагеря вернулся хулиган Еписеев, и меня перетащили из его комнаты на кухонный диван. На котором когда-то ночевала девушка Елена из Орехова-Зуева. Хулиган за минувший месяц в равной степени набрался сил и наглости. Однажды я попросил дать мне воды.

– Сам налей, – отрезал он.

И это при том, что теперь в прихожей вместо черного урода стояла новенькая «Хонда»!

Воды я, конечно, налил себе сам – до крана я добраться мог, хотя и с трудом, – но решил, что, как только смогу полноценно передвигаться, покончу с этим безобразием раз и навсегда. И с какой стати в свою холостяцкую бытность я полагал, что жена позаботится обо мне в трудную минуту? Вот вам, пожалуйста, трудная минута настала, а воды поднести некому!

Мадам Еписеева тоже с нетерпением ждала, когда я смогу подняться.

– Как ты себя чувствуешь? – елейным голоском спрашивала она, ощущая дыхание осени и начало нового учебного (а для нее – финансового) года.