Евгений Журавлев - Операция «Шасть!»

Кулачок у Пафнутия был чугунный.

Друзья, сознававшие свою вину, с ответными плюхами не особенно торопились и наперебой хвалили Тоню, называя хорошею девушкой, скромницей да красавицей. Тему похищения невест благоразумно обходили стороной.

Сама сильфида, руководимая упомянутой скромностью, живенько ускользнула к транспортному средству. Вернулась преображенной. Вместо розового бикини на ней были теперь два махровых полотенца. Одно изображало чалму, второе – что-то вроде сари.

«Какая жалость!» – подумали все мужчины.

Кроме того, хозяйственная Антонина прихватила из автомобиля сумку-холодильник и хлебосольно предложила присутствующим угощаться. Подавая пример, первая обзавелась баночкой с охлажденным лимонным чаем.

Ушлый клязьмоградский менеджер Вовчик Пубертаткин обрадовался Илье как родному. Хлопотал вокруг него, будто кот вокруг сметанки, восклицал: «Вот мы сейчас как бы распоемся, брателла!» – и предлагал для зачина хлопнуть «джинсового тоника». Лишь заключить Муромского в объятия не спешил. Похоже, остерегался, как бы Пафнутий, все еще поддающий гостям под бока, случайно не перепутал мишень для дружеских тумаков.

Одна лишь госпожа Гаубица, сиречь Нинель Виленовна Швепс, не обнаруживала веселья и гостеприимства. Даже показного. С кислой миной она курила в отдалении, временами крайне неэлегантно сплевывая на горячий прибрежный песок и беззвучно двигая губами, будто бы бранясь. В появлении друзей виделся ей дурной знак.

Вряд ли она ошибалась.

– Неля! – позвал ее младой возлюбленный, наконец-то сумевший оттеснить Пафнутия.

Тот не расстроился, а в момент подхватил под ручку невесту и увлек в сторонку, на траву-мураву, целоваться.

Ликующий Вован сейчас же схватил Муромского за лапу. Илья с ласковой улыбкой ответил на рукопожатие… ну разве что чуть крепче, чем делал это обычно. Бедный Пубертаткин приглушенно пискнул и начал вырываться. Илья отпускать нового приятеля не торопился, энергично тряс его измятую кисть и восклицал: «Ха, Вован, банан тебе в карман! Вот не думал тебя здесь встретить, земляк!» – и прочую жизнерадостную ерунду в том же духе. Когда же наконец освободил, градус счастья у Вовчика слегка понизился.

Отводя душу, Пубертаткин закричал:

– Нельчик, сколько можно звать! А ну-ка давай-давай ножками живенько к нам. Тут, блин, такие парняги клевые, е-мое! Чего ты там застряла? – Обернувшись к друзьям, он похвалился: – Это как бы подруга моя. Во такая баба! Девочка-пожар, девочка-брызги. Спортсменка, комсомолка и просто красавица типа того. Нинель Виленовна. Прикиньте, имечко нехилое!

Друзья согласились, что имечко колоссальное, если не сказать сильней. Неизвестно, как расшифровал эти слова Вован, но загоготал так заливисто, будто услышал свежайшей выпечки, только что из чудо-духовки, анекдот о поручике Ржевском.

Между тем Гаубица, рассудившая, что убегать уже поздно, а закатывать скандал пока рано, отправила сильным щелчком папиросу в Пятак и, придав лицу безразличное выражение, приблизилась.

Вовчик боднул ее головой в плечико и затараторил:

– Нельчик, ты полюбуйся, каких сеструха людей подогнала к нашему стойбищу! Ведь это ж подлинное украшение провинции, тля. Как бы генофонд нации. Вот этот здоровый – Илья, матерый певец и гитарист. Не столько поет, сколько слушателю душу рвет. Кудрявый – Алексей. Если память меня не подводит, он с нашего «Луча»-кормильца инженегр, гыг! И уж точно без базара, Леха – лучший баритон Картафанья. Ну и Никита. Бэк-вокал, каких свет не видал. Пацаны, это моя Неля. Прошу всяко жаловать, а любить – ни-ни! Любовь ее как бы для меня одного. Так, Нелечка?

– Так, кролик.

Нинель Виленовна потрепала Вована по розовой щечке. С рассеянным зевком кивнула гостям, но глазками так и постреливала озабоченно. Волновали ее вопросы нешуточные. Собирается ли вездесущая троица выдать ее шашни с Пубертаткиным благоверному Мурзику? Случайно ли лягушиные заступники здесь? Ну и, разумеется, достаточно ли молодо и привлекательно выглядит она в этом купальнике для этих молодцев?

Друзья, решившие пока не форсировать события, а лишь «обозначить намерения», ответили спортсменке и красавице сдержанными улыбками. Никита, офицерская косточка, пристукнул голыми пятками, точно каблуками-шпорами.

– Да мы, Вовыч, как бы того… – сказал Илья. – С Нинель Виленовной мельком-то уже знакомы. На уровне: здрасте – до свидания.

– В глубинке оно всегда так, – подтвердил Добрынин. – Все обо всех знают, потому что хоть раз да где-нибудь встречались. Любые тайны вмиг становятся достоянием общества. Любые секреты являются секретами Полишинеля.

– Ага, – вставил слово Леха. – У нас же гламурных новостей с гулькин клюв, вот и пробавляемся чем бог пошлет. Сплетенками, пересудами. Кто с кем женился, разошелся, рога наставил или уважать заставил.

Госпожа Швепс приоткрыла ротик, будто планируя что-то проговорить, однако духу ей не хватило. Промолчала.

– Это в каком смысле рога? – насторожился Пубертаткин, почуявший, что песок под ногами сделался вдруг значительно горячее. – В каком, пацаны? Че за ботва про рога?

– Да не слушай ты его, Вован! – пришел на выручку потерявшему румянец и самообладание греховоднику Илья. – Алешка у нас известный прелюбодей. По девицам мастак, по чужим женам ходок. Вот и сводит все разговоры к одному разврату. А вообще-то, если разобраться, в нашем медвежьем углу интересных событий и помимо супружеских измен предостаточно. Недавно, слышь-ка, прокуратура дело о промышленном шпионаже открыла. У меня сестренка в Сером Замке служит, так, рассказывает, приперся давеча туда человечишка с «Луча» – противный такой, рыло кувшинное – и айда каяться! Дескать, берите меня под белы ручки, господа жандармы, тырил я, паскудник, у родной державы всякую разную мелочь в виде секретных разработок науки и техники, иноземцам продавал. Под старость совесть заела дядю, он с повинной и явился. Пообещал, кстати, сообщников выдать. Ты, Леха, должен знать этого ренегата. Фамилия еще у него такая забавная. Не то Мужественный, не то наоборот Женственный… А то и вовсе Бесполый…

– Гендерный? – подсказал Попов.

– Угу, точно, Гендерный. Фебруарий Мартович.

– А я бы, будь моя воля, – подал вдруг голос суровый, как военно-полевой трибунал, Добрынин, – предателей в сортирах топил. Или на осину в два приема. За натурализм пардон, конечно, но мы, офицеры, люди прямые.

– Брось, брось извиняться, старичок, – воскликнул Попов, звонко хлопая Никиту по плечу. – Что тут, не патриоты разве? Изменника удавить – это ж милое дело и практически священный долг каждого честного человека.

– Во-во, – подтвердил Илья. – Мы, между прочим, и без сортира можем обойтись. Даже без осины. – Он с любовью посмотрел на свои лапы. – Например, берешь эдак в левую руку одну ножку, в правую другую, и – играй гармонь, растяни мехи! Х-ха!