Евгений Журавлев - Операция «Шасть!»

Когда матерый певец и гитарист с молодецким выдохом раскинул ручищи в стороны, изображая «растягивание мехов», Вован Пубертаткин ощутил, что уже не только песок под ступнями нагрелся до нестерпимых пределов. Что и макушку у него начало припекать, будто на ней адским пламенем вспыхнула шапка. Как на воре. Зато тело, будто подтверждая закон о сохранении энергии, резко остыло. И даже покрылось капельками то ли пота, то ли конденсата.

– И что? – стараясь не лязгать зубами, спросил он. – Кто у Гендерного сообщники? Кто эти п-подонки?

– Да леший его знает, – равнодушно отмахнулся Муромский. – Нам с Никитой и Лешкой их все равно не отдадут, поэтому какая разница? Э, ты чего, Вован? – делано озаботился он, заметив содрогания менеджерского тела. – Никак продрог, земеля? Ветерок, да?

– Тянет, тянет с озера… – подтвердил Попов. – Мы-то, аборигены, привыкшие, а клязьмоградскому жителю, оно, конечно, зябко.

– Иди-ка ты, Вовка, накинь кожушок на плечики, а то захвораешь, осипнешь, – посоветовал Муромский. – Как тогда петь-то будешь? Нинель Виленовна, голубушка, вы бы проводили кавалера. А то ишь позеленел, бедолага. А поверх зелени пупырышками покрылся. – Он многозначительно подмигнул Гаубице. – Совсем как лягушка-квакушка.

Дрожащий Пубертаткин, сопровождаемый мертвенно-бледной Гаубицей, заторопился к автомобилю.

У друзей-лихоборцев, провожавших грешную парочку отечески-теплыми взглядами сытых людоедов, сложилось впечатление, что петь Вовану решительно расхотелось.

Солнце неспешно клонилось к закату, как сказал бы плохонький поэт позапрошлого, посредственный романист прошлого или большой пошляк нового века. Ветерок с Пятака, недавно бывший выдумкой наших героев, превратился во вполне ощутимое движение воздуха. Черепушка папуасского каннибала, всласть накувыркавшись в траве, наточив зубки о камешки-кремешки да о хитин жучков, скакнула в «Оку». Там закатилась под диванчик и сейчас же с пугающим подвыванием засопела.

Снились ей родные края, гром барабанов и неистово пляшущие возле огня воины. И, конечно, трехведерный чан, полный питательного коктейля «Кровавый мерин» с добавлением свежих листьев каннабиса, коры йохимбе и глазных яблок гамадрила. А может, ей вовсе ничего не снилось, кроме ночного неба с яростно пылающим Южным крестом и Луной, похожей на остывшее, припорошенное пеплом кострище.

От воя почивающего лже-Доуэля, а пуще того от озерного сквознячка, проснулся вселенский дружбанолог Геннадий. Пробуждение звездного скитальца не было ни бодрым, ни радостным. Под сводами крокодильего черепа творились ужасающие вещи. Сталкивались нейтронные звезды, бесновалась вырожденная материя, безостановочно лопались суперструны и делились, подобно амебам, квазары. Темное вещество фонтанировало. Черные дыры безобразничали с пространством-временем больше, чем когда-либо. Отчего «горизонт событий» подергивался кровавым заревом, до предела смещенным в доплеровскую зону.

Короче говоря, имело место старое доброе похмелье.

Потрясенный незнакомыми ощущениями до самого кончика хвоста, персеанский профессор, вместо того чтобы пуститься на поиски средств, облегчающих мучения, привычно похлопал себя по шляпе. Результат получился плачевным, и не только в переносном смысле: из глаз Геннадия с силой брызнули горючие слезы.

– Ой мамушка! – запричитал по-русски самый дружелюбный в этой части вселенной аллигатор, – Ой японский городошник, почему я не вымер в палеозое? Кто починит мой промозглый… безмозглый… мозголомный купол?

Несмотря на приложение рук, его лингвистический помощник в шляпе сбоил крепко. От близости к серебросодержащим водам, что ли?

– Маешься, бедненький? – прозвучал вдруг над головой выдающегося дружбанолога голосок, от которого Геннадию сразу будто бы чуточку полегчало.

Рептилоид вместо ответа тихонько всхлипнул.

– Эх, экзотика, молодо-зелено! Никогда-то вы пить не умели, ящерки.

– Разве вы с нами ознакомлены, незримая барышница… барышня? Не есть ли вы мой милый сыщик и найденыш Чебурашка, любимый друг, товарищ и брак? – полюбопытствовал профессор, не забывший о долге даже в столь тяжелый час. – Я тускло-блекло наблюдаю вас в рейгановском… рентгеновском спектре, но это, будьте любезны, трудоемко.

– Ну какой я Чебурашка? – с явно различимой усмешкой ответила незримая барышня. – Я Феня. А с вами, хвостатыми, мы, домовые да берегини, встречались в былинные времена. Это исторический факт. Я-то не помню, конечно, а бабушка рассказывала. Добрые вы, но больно доверчивые. Чем разные негодяи и пользовались. Поэтому мой тебе совет – держись возле парней, что соком тебя поили. Они ребята бесшабашные, но славные. Друга, даже хвостатого, в обиду не дадут. Кстати, – предложила Феня, – сходил бы ты, ящерка, по бережку в левую сторону. До того вон пляжа. Ребята там сейчас хороводятся. У них найдется чем здоровьишко твое поправить. Я так соображаю: если алкогольное похмелье рассолом врачуют, то рассольное похмелье, по логике, водочкой излечится.

– А вы не имеете перспективы шагнуть в белый свет, как в копеечку, ящерка Феня? – галантно спросил Геннадий. – Чтобы выпроводить меня к хороводу моих дружков? Я негожий путеукладчик по бережку. Заблужусь.

– Соболезную, – сказала Фенюшка, вздохнув, – но проводить не могу. Машину надо стеречь и охламона сушеного. Да и твое блюдце, между прочим. Народишко у нас разный бывает. А ты иди смело. Тут не заблудишься.

Профессор грустно улыбнулся, продемонстрировав все свои семьдесят семь сахарных зубов, и побрел в указанном направлении. Котелок сидел на крокодиловой макушке ровнехонько, будто приклеенный. А вот галстучек уполз под правое ухо, костюмчик помялся и облип соринками. Хвост висел безвольно, кожа приобрела местами лиловатый оттенок… словом, выглядел центральный вселенский дружбанолог не ахти.

Да ведь нам, дорогой читатель, с его лица воду не пить; главное, чтоб человек был хороший. А крокодил Геннадий был по-настоящему хорошим человеком. Да таким, что многим землянам и поучиться у него не мешало бы.

На ходу он жалобно и ритмично постанывал. Если б нашелся умелец, способный перевести эти охи и вздохи на русский язык, получилась бы песня:

Удивительно, насколько одинаковые мысли посещают порой представителей различных цивилизаций!

Тем временем наши герои, беспечно прервавшие контакт с иной цивилизацией ради прелестей Антонины и долга перед Картафаньем, в буквальном смысле рубили лес – да так, что щепки летели. Ветерок с Пятака мало-помалу охладил и их закаленные тела, а поскольку горячительных напитков друзья постановили избегать, греться пришлось менее традиционным средством.