Евгений Шатько - Пятеро на леднике

— Володя! — позвал Алеша, сунулся в дыру и сразу узнал Володину пещеру. Но она была пуста.

Алеша чуть не плача сел на холодное мерзлое сено, а снаружи в лаз всунул голову Павел Федорович.

— Отсутствует? — спросил он разочарованно и пролез внутрь.

На потолке пещеры и на стенах Алеша разглядел изображения, выцарапанные чем-то острым. На потолке сияло солнце, от него веером расходились лучи, ниже — небывалое существо с длинной шеей и круглой головкой поджало лапу. В углу изображена была бегущая треугольная птица с еловым хвостом, с глазами из ракушки.

Павел Федорович посмотрел на стены и сказал:

— Это Володька мудрил тут, мудрил-химичил. Разве бывают такие животные? — спросил он и зевнул.

Они вылезли наружу. Солнце ослепительно вспыхивало на верхушках сугробов, и от этого света только чернее становилось на душе. Алеша судорожно вздохнул, прикрыл веки. Если бы можно было хоть на пять минут расслабиться, сникнуть, пожаловаться, чтобы пожалел тебя здоровый, сильный дядя Павел Федорович… Крути не крути, любимый мамкин человек. Отец… Куда его денешь?

— Ну вот что, Алексей, — сказал Павел Федорович недовольно голодным голосом. — Хватит, нам тут елозить! Больно много чести ему будет. Я, значит, под суд должен идти, а он тут спит, как хорек, на стенках рисует.

Алеша вздрогнул, открыл глаза, в горле пересохло от раздражения: до чего скучно было видеть расстроенную физиономию Павла Федоровича!

— Пускай он тут не прячется! — распаляясь, крикнул Павел Федорович. — Я вот его нору завалю, он мне порисует еще, порисует!

Павел Федорович ногами стал пихать снег внутрь пещеры, кулаком стал разбивать карниз. Снег осыпал его с головы до ног.

— Перестаньте, Павел Федорович! — попросил Алеша недобрым, надсадным голосом.

Ружье как будто само переломилось в Алешиных руках, два патрона он достал из кармана мокрой красной рукой, сунул в стволы.

Павел Федорович попятился:

— Ты что, ты что? Я же не Кеннеди! Мамка ждет нас, ты что? Пойдем, дальше искать будем, ты что?

Они выбрались наверх, на обрыв, отдышались. Алеша замолчал, стыдливо отвернулся, зато Павел Федорович, криво улыбаясь, заговорил:

— Пальни-ка лучше в воздух! Может, кто отзовется?

Алеша вскинул ружье, выстрелил из обоих стволов. Лес дрогнул, подхватил грохот и покатил его мягкий гул в свою глубину. С истошным криком взлетели вороны, осыпался снег.

Они прислушались, и, когда стих вороний гам и развеялся сладкий пороховой дым, откуда-то с другого берега реки, из низины, донесся слабый крик:

— А-а-а!

Они выбежали к обрыву.

На той стороне в ольховнике мелькнула темная фигурка.

— Володька-а! — завопил Алеша, швырнул ружье и прыгнул с обрыва, покатился в лавине снега, захлебываясь счастливыми слезами.

Алеша подбежал к брату, схватил, затормошил, заорал:

— Вот он, разбойник! Господи! Ты? Володька? Жив, жив!

Володя слабо улыбнулся усталым лицом, вытащил тонкую руку из рукавицы, неторопливо подал брату, сказал с усилием, будто разучился говорить:

— Здравствуй, здравствуй… Не знал, что ты уже приехал… Давно ли?

И вдруг у него нахмурилось лицо, он увидел Павла Федоровича — тот подходил медленно с ружьем за плечами, глядел в небо и по сторонам, как бы между прочим.

Алеша захохотал и смазал Володьку варежкой по носу. До чего они были непохожи! Володя — в мать: высокий, узколицый, с тонким носом, глаза строгие, печальные.

— Где же ты прятался, Робинзон? — спросил Алеша ликующим голосом. — Я ведь тебя по твоему сочинению нашел. — Он достал тетрадку из кармана.

— А-а, пещера… — слабо протянул Володя. — Это все детство, Алеша.

Володя едва двигал синеватыми губами, точно окоченел на всю жизнь за две морозные одинокие ночи. Что привиделось ему в пустынной ночи? О чем он думал?..

— Да где же ты прятался?

— А там… в избушке… — Володя махнул рукой в глубину ольховника. — Где летом косари ночуют. Хорошо. Сена полно… Печечка. Я дал себе срок — три дня не возвращаться.

— Да как же ты один-то? — горько спросил Алеша.

— Я не все один был… — проговорил Володя тихо. — Ко мне лоси приходили. Я с ними разговаривал. — Лицо Володи потеплело, заулыбалось.

Павел Федорович подошел к ним, снял шапку с круглой тюленьей головы, протянул Володе ладонь. Володя отвернулся и пошел обратно, ступая в свои следы, к избушке. Алеша догнал его:

— Ты, братец, его больше не бойся, не тронет. Он мужик бестолковый, но мы его в колею вставим. А я весной приеду домой насовсем, работать здесь буду. Эх, и заживем мы с тобой, Володька!

Но Володя как будто не слышал, он прикрыл голубоватые веки, протянул вперед руки и качнулся, повалился на бок. Алеша схватил его под мышки, приподнял, бормоча:

— Это пройдет, пройдет, Володя… Я тебя в обиду не дам! Не туда ты пошел: ведь у нас дом есть!

Володя выпрямился, открыл глаза и слабо выговорил:

— Мамку жалко, а то бы опять в избушку пошел. Я себе срок дал… три дня.

— У нас дом есть, — повторил Алеша. — Родной дом, Володя…

Федьке досталось пахать пар неподалеку от своей избы. Вроде хорошо: дом рядом, не то что пообедать — попить можно сбегать. А с другой стороны, очень плохо, потому что из трактора весь родной двор видно, а во дворе мелькают белые головы родных братцев Мишки, Леньки да Славки: бегают взад-вперед и очень Федьку от дела отвлекают. Вот Мишка с хворостиной погнался за поросенком, а вот клевачий черно-золотистый петух припустился за Мишкой. Ленька вон изогнулся, ведро тащит, а Славка невесть зачем залез на крышу и в небо уставился. Засмотрится Федька из грохочущей кабины, да и забудет повернуть машину, выедет из пахоты на луг…

Маета одна — работать около дома.

К обеду, когда солнце стало прямо над горячей кабиной, увидел Федька, что все трое братьев направились с лукошками к лесу. Не удержался Федька, высунулся из кабины на ходу и свистнул. Братья остановились.

— Эй, куда? — закричал Федька не потому, что не знал, куда они, а от нетерпения.

— За грибами! — звонко крикнул самый маленький из братьев Миша и помахал лукошком.

И Федька, остановив трактор, пошел с ними…

В лесу стоял зеленый, горячий сумрак. Парило после вчерашнего дождя. Грибы так и лезли под ноги. Насобирали три лукошка. Потом стали собирать только мелкие грибы.

Когда вышли из лесу, солнце уже далеко вбок ушло и тень от трактора вытянулась во всю пахоту. На кошенине напротив трактора стояла машина директора. Никого не было видно, но от открытой дверцы шел дымок: видно, курили, поджидали. Федька подошел. Рядом с директором сидел в машине незнакомый свежевыбритый человек в черном плаще.

Когда Федька вежливо поздоровался, человек этот постучал пальцем по часам на руке и сказал директору: