Евгений Шатько - Пятеро на леднике

Вздрагивая, он остановился на краю летного поля. На западе тлела поздняя заря, на востоке в фиолетовом небе сверкнула первая звездочка…

А дальше? После окончания сезона он привозит Жанну в Москву. Она поражает всех знакомых своей диковатой красотой, первобытным, но сильным умом. Они снимают комнату, она поступает учиться, готовит ему пельмени и строганину. Они всюду появляются вместе: он — высокий, бледный, с огненной бородой, она — блондинка в пончо, со жгучими черными глазами.

Кирилл вдруг вспомнил, что проигран в карты и, может быть, они ждут его в темноте, чтобы прикончить. Тогда скорее! Кирилл прошел к маленькому домику на краю аэродрома и увидел светящееся окно… Дальше, за низкорослым ельником, темнел деревянный поселок. Он осторожно поднялся на крыльцо, за занавеской увидел на стене белый халат и догадался, что это медпункт. Он достал сигареты, зажег спичку, стал прикуривать — руки дрожали… Надо войти к ней легко, как бы нечаянно, с шуткой. Эх, еще лучше бы прийти с гитарой… В полночь хорошенькая медсестра слушает заросшего бродягу-студента — блестящее начало романа! Он глубоко, до головокружения затянулся и постучал.

— Входите, открыто!

Уже чувствуя, что это не ее голос, Кирилл вошел. Женский голос из-за белой ширмы спросил:

— Вам чего?

Кирилл вздохнул и неожиданно жалобным голосом проговорил:

— Кажется, меня укусил энцефалитный клещ.

Из-за ширмы вышла женщина маленького роста, придерживая платок на пухлой груди.

— Когда это он вас укусил? — равнодушно спросила она, зевнула, подошла к столику и стала звенеть инструментами. — Готовьтесь, я сделаю укол.

«Это укол судьбы», — подумал Кирилл, покорно поворачиваясь спиной. В эту секунду в неприкрытую дверь с улицы вошла Жанна с мокрой, прилипшей ко лбу челкой. А за нею ввалились веселые Пусто-один и Арсений. Кирилл стыдливо отвернулся, натягивая штаны, а Жанна крикнула со смехом:

— Настька, налей студенту сто грамм северных за боевое крещение!

— Наш человек! — провозгласил Арсений, осеняя Кирилла крестом: — Романтик! Возьми меня на работу, будем вместе осваивать Сибирь!

— Возьму! — хмелея от одного лишь спиртного духа, который исходил от гостей, сказал Кирилл.

— А я лечу в Европу! — заявил Пусто-один и сел у дверей на корточки. — Дочку в институт буду устраивать, вот так! Десятый класс закончила с отличием дочурка!

— А ты когда последнее письмо писал дочурке-то? — презрительно спросил Арсений. — Семь лет назад! А теперь скулишь? Да она тебе в харю плюнет!

— Плюнет, — согласился Пусто-один и кивнул.

— Надоели вы мне! — закричала Жанна, вытаскивая шпильки из прически, и вдруг взмахнула мокрой копной волос. — Я хочу спеть со студентом! А вы все улетайте в свою Европу!

— А я не полечу! — упрямо возразил Арсений. — Я буду возрождать Сибирь. Мальчик меня возьмет! Мне ничего не надо, мне только котелок каши да чай. Я настоящий таежник, коллега! Я презираю цивилизацию!

Арсений вдруг начал выворачивать оба кармана грязной штормовки и выбрасывать на пол скомканные деньги: десятки и четвертные.

— Я иду за тобой, мальчик! — закричал он, пиная деньги сапогами.

Настька подняла несколько бумажек и стала запихивать Арсению в карман.

— Черт с ним! — остановила ее Жанна. — Потом соберешь.

Кирилл едва не задохнулся от «северных» и через несколько минут вдруг увидел, что Жанна исключительно похожа на гейшу…

— Но почему вы белая, когда ты должна быть черная? — спросил он и захохотал изумленно. — Я готов сделать, вам предложение стать моей единственной женой.

— Браво! И этот готов! — басом закричал Арсений, вздымая вверх руку. — Коллега, в радиусе на тысячу километров нет ни одного существа в штанах, которое не сделало бы предложения нашей Жанне.

— А вы? — спросил Кирилл ревниво.

— А как же! Мы с этим европейцем тоже! — Арсений указал на Пусто-одного, который согласно кивнул, сидя на корточках.

— Замолчи — я буду петь! — крикнула Жанна.

— Нет, я сначала прочту стих в твою честь! — объявил Арсений и, вытянув над столом длинную руку, гулким рыдающим голосом произнес: — В альбом якутке!

— Позвольте, позвольте! — мучимый ревностью, запальчиво возразил Кирилл. — А где же здесь песчаные горы? Чушь какая-то!

— Чушь? — переспросил Арсений, вскочил с табурета, бросился к двери, толкнул ее и простер руки в стылую, призрачную тьму:

— Смотри! Все смотрите, а то убью!

Кирилл подошел к двери, и над летным полем, над тайгой увидел металлически сияющие под луной хребты. Было в них что-то мертвое, неземное, даже инопланетное…

— Ты думаешь, это снег? — грозно спросил Арсений, не опуская руку. — Да, это снег! Но только на вершинах, а ниже — песок! Белый кварцит! И пропасти, адские пропасти! Это Чара, страшная Чара, загадка Сибири! Якутов туда палкой не загонишь, боятся белых духов. А какие ребята там погибли, какие ребята не вернулись!

Арсений так же стремительно вернулся к столу, сел и сжал лицо большой костистой ладонью. Кирилл подошел к нему и сел рядом. Он тронул Арсения за плечо, тот замычал и отвернулся.

— Ладно, ребята, лучше споем, — сказала Жанна решительно.

Откуда-то появилась гитара. Жанна села на кушетку, закинула смуглую ногу на ногу и запела неожиданно высоким режущим голосом:

Арсений закрутил головой, все яростнее сжимая лицо ладонью. А Кирилл глядел на раскрасневшееся гранатовое лицо Жанны, на разбросанные по плечам льняные волосы и испытывал восторг, хотя она пела невозможно фальшиво. Чувствовалось, что петь она любит страстно, до слез, забывая обо всем на свете, но от этого пение ее звучало еще страннее, бездарнее и словно бы обнажало какой-то изъян в ее душе, как и в слухе. Но Кирилл чувствовал себя на верху блаженства и вдруг просительно сказал, прижимая руки к груди:

— Поверьте, вы такая хорошая девушка, я умру без вас!

Пусто-один, по-прежнему сидевший на корточках у стены, пробормотал:

— Она очень хорошая девушка с хорошим ребенком.

— Ребенка я усыновлю! — твердо заявил Кирилл.

— Не мешайте петь! — бешено вскрикнул Арсений и ударил по столу кулаком.

Жанна продолжала петь, забирая все выше и резче, но все слушали ее с трогательным вниманием. Арсений даже со слезами на глазах, а Кирилл, у которого все уже плыло перед глазами, чувствовал, как его заполняет нежность и к Арсению, и к Пусто-одному, и к Настьке с нарисованными бровями, потому что они все любят Жанну и без этой любви всем им остается толь-ко погибнуть.

А Жанна вдруг сунула гитару Арсению, поднялась и приказала: