Евгений Шатько - Пятеро на леднике

— Вира!

Пустой кузов взмыл вверх, раскачиваясь, точно пустая консервная банка.

— А вот — смотри! — закричал вдруг Сашка.

Под деревянным навесом, работала удивительная машина. Была она похожа на крокодила. Когда «крокодил» разевал пасть, рабочий клал на зубья конец длинной трубы или балки. Верхняя челюсть, грохоча, опускалась и перекусывала трубу, будто соломину.

Но самыми изумительными были, конечно, груды металла. Никакие изумруды и сапфиры не могли выглядеть так великолепно, как эти сотни разноликих вещей: моторы, тракторные траки, сверкающие подшипники, трубы, мотки проволоки, топоры, замки и почти целые велосипеды…

Сашка и Помидорина прошли сквозь клубы дыма к конторе. В маленькой комнате, наклонившись над столом, стоял человек в шелковой рубашке; листая бумаги, он чесал спину линейкой и диктовал:

— Десять вагонов за первую декаду…

В углу, за столом, склонив голову, писала секретарша.

— Простите. Здравствуйте, — сказал Витька.

Человек в шелковой рубашке поднял лицо (веки у него были красные, белые волосы торчали ежиком) и быстро, уверенно определил.

— По объявлению! На работу.

Мальчишки кивнули.

Человек выпрямился и строго проговорил, стуча линейкой по кипе бумаг:

— Ну вот что! Работать возьму. Поставлю на погрузку! Работа тяжелая. У нас долго не держатся… такие… как вы, удирают. Лодырничать не позволю! Ну? — Он вопросительно смотрел им в лица.

Сашка толкнул Витьку локтем.

— Что ж, начнем сегодня, — поспешно согласился Помидорина. Ему, наверное, не терпелось добраться поскорее до цветного металла.

— Прекрасно. Тогда идите на склад, получите рукавицы. Потом я вас поставлю.

Друзья нашли склад — сарай из новых сосновых досок. Внутри он медово светился от солнца, пахло смолой, как в лесу. Сонный кладовщик выдал им по паре ни разу не надеванных плоских брезентовых рукавиц и проворчал:

— Спецодежды на вас не напасешься… Завтра ведь смоетесь… — Он зевнул: — Труженики!

Друзья вернулись к конторе, и отсюда человек в шелковой рубашке стремительно повел их опять в дым и зной.

Он подвел ребят к длинному парню в неимоверно грязной, когда-то белой фуфайке и в соломенной переломанной шляпе.

— Матушкин, вот тебе ребята! — Он положил руку на плечо Сашке. — Ребята вроде ничего. — Он пошатал Сашку за плечо. — Вроде не хилые. Пусть затаривают короба.

Матушкин сдвинул шляпу на затылок, обнажив на бледном лбу взмокшие волосы, и широко улыбнулся редкозубым ртом.

— Что же, поработайте, если приспичило. В общем, вот какое дело… Видите, какая куча? — Он указал на громадную, раскаленную, дымящуюся груду порезанного металла.

— В короба это дело надо грузить! — вмешался Сашка, произнося с особым удовольствием только что услышанное слово «короба». — Это понятно.

— Ты подожди, — усмехнулся Матушкин. — Ты вот глядишь на этот лом, и вроде все одинаково, да? А тут по сортам, понял? Сталь — в один короб, чугун — в другой, а ты — «понятно»! Тут работа тонкая, сортовая, а то разве бы Матушкин сюда пошел! — хвастливо и весело сказал он и поднял с земли консервную банку. — Вот, к примеру, банка. Атлантическая сельдь в пряном соусе. Хорошо. Сельдь покушали, банку выкинули, и кто ее кинул, тот не знает, что он выбросил нелегированную жесть, малогабаритную, идет третьим разрядом под механический пресс! — Матушкин подбросил банку, поймал ее, элегантно отставил ногу в рваном башмаке. — Государственная цена — две копейки килограммчик, грузится в отдельные вагоны, отправляется на переплавку в Запорожский комбинат.

Матушкин важно протянул банку Сашке.

— Перед тобой промышленный металл высокого качества! Конечно, ты можешь сфантазировать насчет того, кто купил эти консервы, кто кого угощал и в каких водах плавала эта атлантическая глуповатая селедка, пока ее не накрыли. Но это дело темное, а мы занимаемся производством металла. Мы металлурги!

Витька и Сашка стали разбирать груду. Через полчаса от жары и дыма они взмокли.

— Ну и работка, — сказал Витька уныло. — Надо цветной металл искать. Давай приглядывайся.

Но Сашке было интересно. Разбирая груду, он извлек кусок голубого корпуса от какой-то машины. Это была сфера. Сашка стер с нее землю и масло, по эмали поплыли облака, а еще отражалась железная дорога, провода и сам Сашка с круглым лицом. Еще попалась совсем исправная передача от велосипеда. Витька ее припрятал. Он все время откладывал в сторонку то подпилок, то молоток или топор. Вещи цеплялись друг за друга, не желая рассортировываться. Они жили единой жизнью, словно у них был уговор никогда не расставаться. И когда Сашка начал тащить детский велосипед, то за ним, ухватившись за ручку, вытянулся побитый чайник и целый моток медной проволоки. Витька сейчас же припрятал проволоку.

Витька и Сашка работали в бригаде. Матушкин был бригадиром, он работал весело и шутливо. Если, например, брались тащить очень тяжелую вещь и сходилась вся бригада, а поднять тяжесть все же не могли, то Матушкин кричал:

— Раз-два — взяли, пусть лежит!

Еще в бригаде работала маленькая круглолицая женщина с запавшими глазами и с необыкновенно певучим голосом.

Третьим был худой, черный, остролицый мужчина. Он время от времени унылым голосом затягивал одну и ту же песню:

Жгло солнце, плыл дым, рассыпчато, постреливая, шипели огненные струи. Руки, грудь, даже ноги ныли от напряжения. Тяжко было тащить лом к коробу — аж живот подводило. Возле короба тяжесть приходилось поднимать, брать на грудь и переваливать — последнее усилие напрягало мышцы до изнеможения, — затем толчок, грохот. Шагая назад, Сашка чувствовал томительную легкость во всем теле и будто вырастал.

Когда Сашка с превеликим трудом переваливал в короб здоровенный таз, наполненный гайками, подошел Лешка Матушкин, сказал между прочим, усмешливо:

— Малый, ты эдак надорвешься. Ты вот так действуй — смотри! — Он подхватил с земли чугунную решетку, качнул несколько раз и легко швырнул в короб. — Инерция, друг. На силу все не бери, умаешься.

Заметив, что новички устали, Лешка объявил перекур, снял свои вконец истрепанные, истертые рукавицы, аккуратно разложил их на обрезках жести и сел, будто на пружинное кресло.

— Кончай! Хорошего помаленьку! — велел он ребятам.

Витька и Сашка тоже разложили рукавицы на жести и сели. Какое блаженство было сидеть на этих ржавых обрезках! От схлынувшего напряжения руки мелко дрожали.

Лешка сдернул шляпу и хлестнул ею по колену. От его свалявшихся мочалистых волос шел пар. Не вытирая пота, Лешка метнул в рот папиросу, вытянул ногу в растоптанном башмаке, чтобы удобнее достать из кармана брюк спички, подмигнул товарищам: