Евгений Шатько - Пятеро на леднике

— Всем тяжело, а вам нет?

— А мне… нет… то есть не очень.

Они шли по бульвару вдоль ярко освещенной белой кремлевской стены. Стена сверкала, как белое облако, было здесь тепло и сонно. Улица спускалась к озеру. Берег его покрывал зеленоватый прозрачный сумрак. По траве бродили маленькие девочка и мальчик, ловили жуков и прятали их в коробку от зубного порошка. Они стесняясь подошли и поздоровались с Сашкой.

Девушка отдала им сетку с продуктами, которую несла, и объяснила:

— Это мои брат и сестра.

Снизу, как цветок из травы, поднялась еще девочка в синем платье с красными бантами в косах. Подбежала, отдала мальчику что-то из рук в руки. Мальчик сипло сказал, протягивая кузнечика старшей сестре:

— Вот, Наташа, мы каких ловим.

— Сколько вы уже поймали? — спросила Наташа серьезно, так же, как спрашивала у Сашки фамилию.

— Двадцать один жук и пять кузнечиков, — ответил мальчик, умильно глядя на яблоки, которые краснели в сетке.

— Ну ладно, — сказала Наташа, — а теперь идите домой. Я сейчас приду. Нина, поставь воду на плитку. Возьмите по яблоку. Идите.

Брат и сестра взялись за сетку и пошли по тропинке вдоль стены, а когда отошли немного, вдруг побежали. Беленький козленок испугался их, бросился в сторону и скакал до тех пор, пока веревка его не остановила.

Солнце уже ушло за стены. Небо, лиловое у горизонта, выше теплело до бирюзового. Два длинных розово-белых волокнистых облака перечеркивали эту бирюзу.

— Вы почему пошли работать? — спросила Наташа у Сашки.

— Чтобы стать сильным.

— У вас есть родители?

— Мать и отец, не родной только.

— А у меня только отец… он родной, но… выпивает… Я работаю уже полгода, а осенью поступлю в вечернюю школу… А вы долго у нас будете работать? — Она вдруг улыбнулась просто и застенчиво, как не улыбалась ни разу, а потом добавила деловито: — У нас большая текучесть кадров.

— Да, я думаю долго у вас проработать, — решительно ответил Сашка. — Только я тоже думаю все-таки продолжать учиться. Может быть, тоже в вечерней школе. А потом я хочу стать геологом и искать новые пещеры. Надо всю жизнь что-нибудь искать.

— Надо искать обязательно, — подтвердила Наташа.

— Надо.

— Конечно, а то не будет счастья! — сказала Наташа.

Вдруг печально, по-вечернему затрещал кузнечик в холодеющей траве.

— Пойдемте, — сказала Наташа.

Они прошли вдоль берега и остановились у старых ворот, на перекладине их был прибит рыжий жестяной кружок с надписью: «В обществе «Россия» застраховано».

— Здесь я живу, — объяснила Наташа. — До свидания.

— До завтра, — ответил Сашка.

Дома Сашка вдруг почувствовал страшную усталость. За ужином клевал носом и чуть не выронил стакан с молоком. Мать улыбалась и все просила его поесть, а Сашка уже видел и мать и отчима как в тумане, и руки, ставшие вдруг ватными, не слушались его. Блаженно упал Сашка в постель, и сразу навалилось забытье, но вдруг… загремело железо, посыпались искры, и Сашка проснулся… Сон опять сморил его, но и во сне все падало на землю железо, грохотали поезда и белело то близко, то далеко Наташино платье…

Утром Сашка проснулся оттого, что мать трясла его за плечо и говорила с ласковой усмешкой:

— Вставай, Шурик, ну, вставай. Сам просил разбудить утром. Ай не пойдешь? Тогда спи. Спи, коли так.

Сашка с трудом поднялся. Все тело болело, точно вчера Сашку колотили весь день. Шея ныла так, что голову нельзя было повернуть, ноги не сгибались. Сашка понял, что энергия исчезла бесследно и, видимо, навсегда. Он откинулся на спину и закрыл глаза: «Спать, спать».

— Ну, спи тогда, — сказал где-то голос матери. — Спи.

Сашка открыл глаза и сел снова.

— Или пойдешь? — спросила мать, глядя на него с улыбкой. — Да уж спи, и все! — вдруг засмеялась она.

Сашка вспомнил все, что было вчера, — дымный зной, поезд, запах горячих рельсов, бригаду, Наташу — и поднялся с кровати.

После умывания часть энергии вернулась. День начинался хмурый, и на улице свежая сырость словно бы прибавила силы. Сашка зашел за Помидориной. Витька сидел на скамеечке у дома, никуда не торопился, преспокойно привязывая грузик к деревянным чучелам уток. Рядом на скамеечке сидел голубоватый кролик и грыз лист капусты, который торчал у Витьки из кармана.

— Привет. Пошли, Витька, — сказал Сашка. — Чего сидишь?

— Да я вот чучела налаживаю, на охоту едем.

— А на работу?

— Больно нужно организм надрывать. Еду на охоту с одним человеком. Из Ярославля приехал на своей машине. Начальник. По пятерке в день будет платить. Корзину жратвы привез.

— Брось, Помидорина, за выгодой гнаться. Ты и так уж стал мелким буржуа. Пойдем на работу.

— Не-ет, — ответил Витька. — Начхать мне на такой коленкор. Охота одежду рвать.

— Пошли! — вдруг зло сказал Сашка. — Ты же обещал.

— А иди ты! — сказал Витька хмуро и ветел. Кролик прыгнул в сторону, сердито стукнул задними лапами.

— Ну, ладно. Оставайся, наживайся, торгаш несчастный. — Сашка повернулся и быстро зашагал.

Кое-как дошел Сашка до работы. По пути раза два поворачивал обратно, останавливался, но все же пришел. За путями уже плыл дым, и в дыму, казалось, шел бой — так грохотало и лязгало.

Сашка опоздал. Первым его увидел Матушкин, заулыбался во весь рот и закричал радостно:

— Пришел, пришел!

И все обрадовались Сашкиному приходу. Сашка понял, что его ждали. Странно прошел этот день. Усталость накатывала волнами и точно связывала руки и ноги. Тогда все кругом начинало качаться, хотелось свалиться прямо на железо и спать, спать…

И все-таки Сашка поднимался и работал, не отставая от всех.

Он молчал и точно оглох — иногда разговаривали с ним рядом, а он не слышал. Подошел обеденный перерыв, есть не хотелось совсем. Когда все ушли в столовую, Сашка лег под навесом, около станка-крокодила, и заснул как мертвый, коротким сном. Разбудил его Матушкин. Он сел рядом на землю, вытянул ногу в порванных брюках и достал из кармана бутылку лимонада и кулек с рыжими пряниками.

— Проглоти! — сказал он, снял шляпу и хлестнул ею себя по колену.

По утрам Сашке никак не хотелось вставать, все тело ныло с головы до пяток. Но Сашка поднимался и снова шел в тот адский грохот и зной. И удивительное дело: там, среди дыма, под солнцем, сонливость исчезала. Лешка Матушкин все чаще дружески подмигивал ему. Женщина с певучим голосом зашила ему порвавшиеся брюки и по-матерински наставительно наказала:

— Оборвешься здесь, страсть. Надевай чего поплоше сюда.

Возвращаясь с работы, Сашка чувствовал сладкую счастливую усталость. Они шли домой вместе с Наташей…