Павел Иванов - Хроники гномки, или путь целителя [СИ]

— Надеюсь, вы сделаете верный выбор, ваше величество.

— Я надеюсь на это, Матиас.

Белокаменная громада собора возвышалась перед ними, устремляясь к небесам шпилями тонких вычурных башен.

— Дальше я сам, — мягко сказал Антуан, слезая с коня и передавая поводья Шоу. — Пожалуйста, позаботьтесь о Росинате.

Шоу молча поклонился.

Король завернулся в плащ и проследовал по освященной фонарями аллее в сторону Собора.

Шоу задумчиво глядел ему вслед, теребя пальцами бородку. Вынырнувшая из темноты маленькая фигурка замерла в шаге от него.

— Что слышно, Рензик? — не оборачиваясь спросил Шоу.

— Брат Склиф арестован! — ответил гоблин, усмехаясь, поигрывая ножом в руке.

По лицу начальника королевской службы безопасности промелькнула удовлетворенная улыбка.

Его Высокопреосвященство, архиепископ Буреградский Бенедикт, сосредоточенно перебирал в руках чётки, стоя перед аналоем с лежащей на нём раскрытой книгой.

Губы его беззвучно шевелились, глаза были полуприкрыты бледными морщинистыми веками.

Пламя свечи, освещавшей страницы, мелко подрагивало, бросая причудливые тени на стеллажи с рукописями и манускриптами, окружавшие комнату. Кроме них, да узковатой кровати у стены, в келье не было более никаких предметов мебели. Небольшой коврик на полу был единственным элементом комфорта.

Осторожный стук в дверь прервал молитвенное уединение архиепископа.

— Благословите, Владыка! — донеслось до него.

— Свет да осенит вас! — отозвался он, поворачиваясь к двери.

На пороге возник склонившийся в поклоне секретарь, за которым виднелась еще одна фигура, закутавшаяся в плащ.

Архиепископ поднял руки в благословляющем жесте, и кивком головы отпустил секретаря.

Когда дверь за ним закрылась, Бенедикт почтительно склонил голову.

— Ваше Величество…

— Отец Бенедикт! — Антуан сбросил капюшон и взволнованно смотрел на владыку. — Благословите!

Он приблизился к старику и опустился на колени перед ним.

— Свет Наару да пребудет с вами, Ваше Величество, — промолвил архиепископ, касаясь головы монарха бледной старческой дланью со сложенными в благословляющий знак пальцами. — Вы хотели поговорить со мною?

Глубоко посаженные тёмные глаза архиепископа под матово-восковым лбом светились живостью и испытующе всматривались в юное лицо короля.

— Да, владыка… Я хотел исповедаться.

Архиепископ сдержанно кивнул. — Прошу вас, Ваше Величество, — он опустился на кровать, присев на самый её край, держа спину ровной и прямой, снял с гвоздя, вбитого в стену, полоску ткани, расшитую загадочными символами и украшенную камнями и перекинул её через плечи, опустив концы на грудь.

Антуан приблизился к архиепископу, но проигнорировал его жест, приглашающий занять место рядом, и снова опустился на колени на коврик. Он не сводил со священника лихорадочного взгляда, казалось, что его пожирает изнутри некая идея, не дававшая ему покоя.

Бенедикт, сложив тонкие длинные пальцы молча ждал, с бесстрастным выражением лица.

— Ваше высокопреосвященство… — Антуан говорил быстро и сбивчиво. — Я… Мне… Я не могу больше нести это бремя ответственности за моих подданных, возложенное на меня!

Он закусил губу и тут же начал снова, словно опасаясь, что архиепископ перебьёт его, или станет ему возражать.

— Мой отец был настоящим правителем, достойным и мудрым, память о нём останется в веках. А я… Я не такой, как он! Я пытался быть его достойным подражателем, но вместо этого всё испортил и запутался сам. Мои реформы не нашли понимания даже у моих самых близких доверенных советников, а все мои усилия по улучшению жизни народа обернулись против меня. Всё, о чём я мечтал, оказалось на деле несбыточными иллюзиями, а моё представление об идеальном устройстве государства — безумной утопией. Мой город стоит на грани экономического краха, мой народ ропщет и протестует и уже готов восстать против меня. Моё дальнейшее пребывание у власти только усугубит ситуацию и доведёт королевство до гибели…

Архиепископ пошевелился и странно глянул на монарха.

— Ваше Величество, — тихо произнёс он. — От ошибок никто не застрахован. Даже величайшим монархам не дано было избежать их. Вы еще юны, и находитесь в самом начале своего пути. Не ошибается вовсе только тот, кто не делает ничего.

— Всё это так, отец, но я не чувствую, что это — мой путь! — выдохнул Антуан, приблизив раскрасневшееся лицо к архиепископу. — Ведь вам известно, что я всегда отдавал предпочтение изучению духовных наук и предпочитал знания о вечном искусству политика!

Архиепископ согласно кивнул.

— И это лишь подтверждает, что Вы на верном пути, Ваше Величество и будете мудрым и рассудительным правителем, пекущимся не только о материальном благополучии государства, но и о духовном развитии ваших подданных.

Антуан порывисто вскочил с колен и заметался по келье.

Бенедикт следил за ним, чуть приподняв брови.

— Я отменил смертную казнь! — воскликнул Антуан. — Я был уверен, что это — правильный поступок! А теперь за моей спиной говорят, что именно из-за этого сейчас происходят убийства людей в Западных Землях, благодаря тому, что преступникам удалось избежать заслуженного наказания!

Я пытался внести правки в налоговую систему, чтобы избавить от лишней нагрузки бедняков и заставить платить тех, кто купается в роскоши. Меня возненавидели и те, и другие! Бедняки стали меньше платить в казну и больше — в карманы тех, кого я пытался заставить раскошелиться.

Вы, владыка, с детства внушали мне, что сердца всех рас одинаково открыты Свету, и я старался дать в Буреграде всем равные права и возможности, а в результате межрасовые стычки и конфликты достигли при мне масштаба гражданских войн!

Бенедикт вздохнул. — Нужно время, Ваше Величество, — заметил он. — Ничего не происходит само по себе, и всякому семени нужны условия и сроки для того, чтобы дать всходы.

Антуан остановился напротив него.

— Я был свидетелем сейчас, как мои подданные вынуждены отдавать последние деньги, чтобы купить себе хлеба, — тихо сказал он. — Я не могу больше позволить себе злоупотреблять их верой в меня. У меня больше не осталось времени — я израсходовал тот резерв, который имел.

Архиепископ снова вздохнул. — Вы встревожены, мой король, — сказал он также тихо. — В вашем сердце говорит сейчас горечь и отчаяние, но это лишь кратковременная буря, которая пройдёт, и, возможно, тогда вы сможете разглядеть свой духовный фарватер.

Антуан покачал головой. — Я уже его разглядел, отец Бенедикт, — сказал он. — Я прошу у вас благословения следовать монашескому пути.