Павел Иванов - Хроники гномки, или путь целителя [СИ]

— Рензик! — крикнул он в темноту.

— Да, ваша светлость, — отозвался гоблин.

— Лошади готовы?

— Так точно, ваша светлость!

— Замечательно! Хорошей ночи, господа!

С этими словами Матиас Шоу перемахнул через подоконник и исчез в ночи.

— Хорошей ночи, господа, — повторил Склиф, коснувшись рукой головы и проследовал вниз по лестнице.

Оставшиеся в комнате стражники растерянно смотрели на Самуэльсона.

— Что будем делать, капитан? — спросил один из них.

Сэмуэльсон поскреб подбородок и вздохнул. — Надо заняться трупом, — сказал он.

Лика не помнила, как оказалась внизу, на первом этаже, в каморке, предназначенной для привратника-консьержа. Здесь была кровать, на которую Пых бережно уложил неподвижное тело гнома. Лохматая пандаренка-консьержка, испуганно прикрывая лапой рот, робко топталась в дверях, не зная, что ей делать.

— Лика, — шаман осторожно коснулся её. — Мы ничего не сможем тут поделать…

Гномка не слышала его. Она смотрела в лицо Штепселя и не могла, не хотела верить, что произошло непоправимое. Только не с ним и не сейчас! Дреней, кажется, говорил что-то ещё, но она, уже и не видя теперь толком ничего из-за застилавших глаза слёз, протянула руки и возложила их на голову гнома.

Слова молитв вспыхнули в её сознании, но в них не было нужды; её боль, её жажда жизни, желание помочь и спасти словно выплескивались из неё наружу, казалось, сердце, переполненное чувствами, пульсирующими толчками направляло их, подобно импульсам света через сосуды, к рукам и кончикам пальцев, и оттуда — к холодному телу под её пальцами.

С каждым тактом сердечного ритма, с каждым вдохом, она чувствовала, как всё холоднее делается вокруг и словно погружалась в темноту, всё глубже и глубже, куда не доносились звуки внешнего мира, где не было ничего, кроме бесконечной пустоты, раскинувшейся перед неё бездонной пропастью с мириадами звёзд, светивших в глубине её крохотными искорками.

Она уже не чувствовала холодного тела под своими руками, как и самих рук; она вообще ничего не чувствовала, паря где-то в невесомости, словно бесплотная мысль, вспышка сознания, солнечный зайчик, затерявшийся в просторах Вселенной.

Она не помнила, ни того, кто она, ни откуда, как давно она здесь находится; казалось, ни прошлого не будущего тут не существовало, и ничто не имело смысла, потому что его не существовало тоже.

Наверное, она бы просто бесследно растворилась в этом безграничном Ничто, влившись в него, вместе с бесконечным множеством таких же хаотичных атомов, но мысль, всё еще хранившая свою форму, неясная и нечёткая, все еще определяла её бытие. Словно тонкий лучик сознания, словно едва заметная дорожка света на ряби волн. Она следовала по ней, и, постепенно, эта дорожка делалась ярче и четче, материальнее, если тут вообще существовало понятие материи.

Теперь это уже была не только и не столько мысль, сколько образ, даже серия образов, окружавших её. Некоторые из них были ей смутно знакомы, где-то в глубине подсознания она чувствовала, что знает эту маленькую гномку, смотревшую на неё, раскрыв глаза и держащую палец во рту, а также окружавших её гномов, людей и прочих существ.

Вот этот пожилой гном с курчавой белой бородой, трубкой в зубах, мастерящий что-то за верстаком. Румяная гномка в переднике, с полотенцем, перекинутым через плечо и кувшином молока в руках. Пандарен, жующий траву. Два смешных брата-коротыша, подталкивающих друг-друга локтями и ссорящихся. Человек-волк, глядящий на неё серьёзно и грустно.

Высокий дреней, ритмично ударяющий в узкий высокий барабан, стоящий перед ним.

Она не сразу осознала, что слышит слова, наложенные на Ритм.

Тихая, звенящая мелодия и приглушенный напев постепенно возвращали к ней сознание.

Она стояла на тропе, словно сотканной из мерцающих лучей, переливающихся всеми оттенками цвета, и при этом выглядящей ослепительно белой.

Перед ней стоял (или сидел?) — парил шаман, которого она сперва приняла за отца Оккама.

— Пых? — неуверенно произнесла (или подумала?) Лика.

— Сестра Лика, — голос шамана, казалось, раздавался отовсюду, и в то же время шел откуда-то изнутри её самой. — Ты далеко зашла. Тебе нужно вернуться.

Она упрямо покачала головой. — Нет! Я должна найти Штепселя! Я должна… найти Яна!

— У него свой путь. Ты не можешь последовать за ним сейчас. Слишком рано для тебя.

— Нет! — Лика чувствовала, как её охватывает буря эмоций, словно яркий вихрь, взметающий вокруг неё алые, чёрные и огненные всполохи. — Я должна спасти его! Это моя вина! Он… Он… Он тоже уходит слишком рано!

— Ты не можешь знать, — голос шамана то затихал до едва слышного, то усиливался, словно раскаты грома. — Даже Наару не дано знать судеб жизненных путей созданий Света…

— Пожалуйста, — Лика чувствовала, что тонет в иссиня-чёрной пучине отчаяния, проваливаясь в бездну. — Я должна увидеть его! Во имя Света!

Внезапно, она снова оказалась на тропе, только теперь она была еще выше, хотя и не могла бы объяснить, отчего складывалось такое впечатление.

Шаман исчез, только где-то на задворках её сознания всё еще звучала мелодия его песни.

Она стояла на вершине холма, окруженная синевой неба. Перед ней расстилалась равнина, через которую вдаль убегала дорога, берущая начало от призрачной тропы у её ног и теряющаяся где-то вдали, в облаке света. Рядом с ней стоял гном, которого она сначала не узнала. Он рассмеялся, и тогда она воскликнула: — Ян! Ты живой!

Он улыбнулся, но, когда она попыталась обнять его, её руки прошли сквозь пустоту.

— Значит, ты умер… — прошептала она.

— Но я же здесь, — возразил гном. — И ты тоже! И я никогда еще не чувствовал себя настолько живым!

Лика покачала головой. — Мы оба умерли? — спросила она недоверчиво.

Штепсель улыбнулся. — Мы оба находимся в пути, — сказал он. — Только сейчас они ведут нас в разные стороны. Мне нужно идти вперёд, а тебе — возвращаться.

— Но я не хочу, — прошептала Лика. — Я бы хотела остаться здесь, с тобой.

Гном кивнул. — Я буду ждать тебя, — пообещал он. — Но твое время еще не пришло. Вспомни, ведь у тебя остались родители, близкие, друзья. И кто-то же должен спасать жизни!