Кристофер Сташеф - Волшебник на пути. Последний путь чародея

— Нет! — воскликнула Майра. — Возможно безнадёжными и неуместными, а его рвение, похоже, всегда проявляется в самое неподходящее время, но я б не назвала его глупым!

Алеа задумчиво поглядела на неё, а затем сказала:

— Выходит, все это настоящее, девушка.

— Что? — в замешательстве спросила Майра. — Его романтические представления или желание быть добрым и все же стать магом?

— И то, и другое, — ответила Алеа, — но ему понадобится большая помощь. Трудно приобрести власть, но не дать ей испортить себя.

Майра гадала, о чем она говорит, о магии или о любви. А затем принялась размышлять, а есть ли между ними какая–либо разница.

Крестьяне вернулись на следующий день, но не все, зато с несколькими новыми, и это сделалось системой — всегда не больше дюжины, но каждый редко приходил больше двух дней кряду. За месяц Гар с Алеа, похоже, перевидали все взрослое население деревни.

— Это из–за их лордов, — объяснила Майра, — и стражников, которые стоят дозорами на полях, надзирая за ними. Их пятьдесят человек, и поэтому если в какой–то день нескольких не окажется, стражник этого не заметит, а если и заметит, то решит, что они занимаются другой работой, собиранием хвороста или починкой стен. Но если те же люди будут пропадать много дней, у него возникнут подозрения.

— Поэтому они приходят сюда по очереди, — кивнула Алеа. Она не спросила, откуда Майра знает; можно было без труда догадаться, что данный порядок ничем не отличался от царившего в её родной деревне.

— Мы могли бы позволить им приходить по вечерам, — предложил Блейз.

— Не говори глупостей, — сказала Майра. — Им же вставать с рассветом.

— Кроме того, призраки могут отпугнуть их, — добавил Гар.

Это определённо было так. Блейз знал, что Конн и Ранульф подслушивали их каждый день. Он чувствовал их присутствие, и очень часто также и присутствие других призраков, которых не знал. Призраки являлись по вечерам и с энтузиазмом обсуждали разные вопросы с Гаром и Алеа. Несколько раз между призраками вспыхивали споры, и живые начали понимать, что некоторые из призраков были мудрецами. Наконец Майра спросила одного из них, старуху в мантии с капюшоном.

— Ты маг?

— Не смей называть меня так! — резко ответила старуха. — Да, я видела, как наши потомки принимают этот титул и начинают применять эти способности для запугивания людей, но мы так не поступали! Ну, во всяком случае большинство из нас, — поправилась она. — Мы были шаманами, девочка, и не забудь этого!

— Не забуду, — пообещала глядя на неё широко раскрытыми глазами Майра. — А что такое шаман?

Старуха вздохнула.

— Своего рода комбинация жреца, целителя, советника, учителя и мудреца, юная леди — всего этого, и ещё всякого, даже, да, чуточку мага. Но нам не нравится это название. Наши потомки своей испорченностью и жестокостью сделали это слово непристойным.

— Ты знахарка! — Майра снова ощутила капельку страха перед сверхъестественным.

— Полагаю, это название в своём роде обобщает все, — согласилось привидение.

— Тогда мне следует называть вас Ваше Знанье?

— Тебе следует звать меня Еленой, и никак иначе! — отрезала старуха. — Возможно, я довожусь тебе пра–пра–прабабушкой, но так тоже не смей меня называть!

Майре думалось, что она так и так не сумела бы выдавать всю цепочку «пра» всякий раз, когда ей захочется поговорить с этой старухой.

— Но… где же ты набралась своих знаний?

— Как где, от шамана постарше, конечно — даже от нескольких из них. Но если ты хочешь узнать, откуда у них эти знания, так ясное дело! Они взяли идеи мудрецов и философов старушки Терры, которые наши прапрадеды завезли с собой, колонизируя эту планету, взяли их и смешали с открытиями, сделанными ими самими, многими поколениями мудрецов, гуру и жрецов. Именно так обстояло дело, девушка, когда я начала обучаться мудрости и силе, присущим только этому миру Олдейре, и не забывай этого!

— Никогда. — Майра поёжилась, а затем набралась смелости и спросила: — Вот потому вам и не нравятся эти разговоры о Пути?

— О, даосизм достаточно здоровое учение — по крайней мере классическая версия, до того, как им завладели буддисты, — пробурчала Елена. — Он часть основы мудрости Олдейры — но только часть, девушка! А твой друг хочет, чтобы даосизм казался чем–то новым, чем–то таким, что вытеснит ту философию, которую мы с таким усердием перетряхивали и перемешивали за эти последние пятьсот лет.

— Возможно, крепостным нужно напомнить о нем. — Майра почувствовала себя потрясающе храброй, высказав эту мысль. — Возможно, тогда маги поймут, что творят.

— Чушь собачья! — презрительно фыркнула Елена. — Они и так знают, что поступают плохо, и их это ни чуточки не волнует! Их волнует лишь богатство, власть и получение всех роскошеств и удовольствий, какие только доступны!

— Значит… значит, по–твоему, Гар с Алеа неправильно поступают, пытаясь обучать Пути?

— О, вреда от этого не будет, — фыркнула старуха, — но и пользы никакой! Передай им, что я это сказала!

Майра передала. Они сочли это очень интересным, но обучения не прекратили.

Но после того, как минула третья неделя, Гар провёл вечер, сидя скрестив ноги и пристально глядя на долину, и вернулся к бивачному костру только к ночи с очень мрачным видом.

Майра увидела на лице Алеа выражение тревоги, но также заметила и как быстро та скрыла его, когда поспешила встретить Гара, и на сей раз в её словах не содержалось ничего язвительного.

— В чем дело? Что случилось?

— Да всего лишь обычное человеческое упрямство, — попытался улыбнуться Гар. — Наши идеи взволновали их, спору нет, и они болтают о них всякий раз, когда уверены, что их не слышат люди лорда — но ничуть не меньше обычного ворчат и жалуются на жизнь, как всегда цапаются и грызутся друг с другом. Парни по–прежнему стараются изо всех сил увлечь девушек, а девушки щеголяют своими телами, насколько это возможно в такой одежде, и всякий раз, когда люди пытаются несколько минут по медитировать, супруги обвиняют их в лени.

— Ты обескуражен, — нежно улыбнулась Алеа. — Но они всего лишь люди. Нельзя же ожидать, что они враз изменят свои обычаи.

— Да, полагаю, нельзя. — Гар со вздохом присел к бивачному костру. — И все же я надеялся, что они возможно попытаются жить в соответствии с Путём, а не просто будут болтать о нем.

— Есть ли какие–то признаки того, что они менее озлоблены на тяготы своей жизни?

Гар миг помолчал, а затем сказал:

— Ну, коль ты завела об этом речь, да, есть — немного больше приятия, некоторое ощущение, что жизнь сама по себе значит больше, чем её удобства.

— Значит, они прислушиваются, — успокаивающе коснулась его руки Алеа. — Действительно прислушиваются.