Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Сначала поэт ощутил, что стихи-то, конечно, гениальные, но вот слово «всякой» в первой строке — оно не абсолютно-единственное, нет. Можно ж было сказать и «у каждой птички», и хуже не стало бы. Потом он осознал, что рифма «птички — яички» не столь уж оригинальна, а главное — не так семантически нагружена, как ему казалось минуту назад. Потом потускнели и сами яички: они, такие восхитительные, вдруг разочаровали поэта — ибо представляли собой, в сущности, обыкновенные яйца, в которых нет ничего сверхъестественного. Хуже того — ему припомнилась гадкая лошадиная песня про богатырские яйца, которая испоганила навек и изгваздала самый образ яйца, сделала его вульгарным, неизысканным, члявым… Дольше всего продержалось слово «свои», придававшее стиху своеобычность. Но в конце концов померкло и оно. Вместо сверкающего шедевра в голове у Пьеро осталась какая-то кучка сора. И как тут было не зарыдать? Как?

Поплакав и посопливившись, — заодно и умывшись слезами — Пьеро, наконец, продрал глаза и начал думать о том, где он. И что с ним.

Он валялся — иначе и не скажешь — на топчане в какой-то каморке без окон. Потолок был таким низким, что до него можно было легко достать рукой. В углу торчала лампочка, брезгливо освещающая этот грязный куток.

На нём была рубаха до колен, пропахшая потом. Под головой лежал валенок, чем-то набитый для упругости. Из нутра валенка несло как из пепельницы, в которую кто-то помочился.

На полу стояла сковородка с остатками яичницы и валялся кусок хлеба с маслом, на которое налипла пыль. Всё это тоже пованивало, внося свою нотку в общую симфонию унынья и нечистоты.

Пьеро собрался с силами и сел. Вытряхнул из валенка содержимое. Там оказались скомканные бумажки, исписанные его — пьеровым — почерком. Это были черновики какой-то пьесы. В другое время он заинтересовался бы, но в данную минуту он испытывал тотальное разочарование в творчестве вообще. Поэтому он швырнул бумаги на пол и перевернул валенок, в надежде обрести что-нибудь более ценное. Нз недр валенка выпало два сигарных окурка, которые взвоняли как канализационные трубы.

Больше ничего интересного в каморке не было. Маленький шахид решил, что и ему тут тоже делать нечего. Он бы ушёл, но в каморке отсутствовала дверь. Стены оказались неожиданно крепкими. Пьеро чуть не впал в панику, но вовремя почувствовал, что откуда-то сверху дует. Он встал на топчан и обнаружил люк в потолке. Тот на удивление легко открылся, и поэт оказался в каком-то хлеву — а может, в эргастуле.

Первое, что обратило на себя внимание — это заяц.

Спервоначала Пьеро и не узнал серенького своего скакуна. Хотя бы потому, что он был никакой не серенький, а цвета фуксии — то есть ядовито-фиолетовый с багрянцем. К тому же — ухожен, гладкобок. Похоже, кто-то его холил, чистил и за ним приглядывал.

Привязан заяц был к кованому кольцу в стене. Но так, чисто символически, нетолстой верёвкой. Мощный байк порвал бы её, не заметив. Однако он не стремился на волю. Он спокойно лежал у кормушки и что-то жевал.

Пьеро подошёл поближе. Зверь не шелохнулся. Осмелев, Пьеро его потрогал, взъерошил шёрстку. И убедился, что шёрстка у корней серая, так что фуксия — всего лишь краска.

Чтобы окончательно убедиться, что заяц его собственный, Пьеро попытался залезть на него.

Результат был неожиданный и неприятный. Заяц посмотрел на маленького шахида круглыми глазами и сообщил:

— Непонятка четыреста один. Вы не авторизованы. Отойдите от меня. Предупреждение… — тут он выразительно щёлкнул зубами.

Пьеро отпрянул, потом обошёл зверя спереди, чтобы тот не лягнул.

Рядом с кормушкой лежали сумки и седло. В левой сумке была провизия: вяленое мясо, сушёные фиги, хлеб, две бурдючка вина. Также он обнаружил пузырёк с айсом и мешочек с соверенами. Правая была набита дорогим чёрным шоколадом. Одну шоколадку поэт тут же и схомячил: после айса его тянуло на сладкое.

Тут мочевой пузырь напомнил ему, что пора бы это самое. Покрутившись в поисках сортира и не найдя его, маленький шахид осторожно открыл дверь хлева и высунулся наружу.

На улице было темно и накрапывал мелкий дождик. Поле зрения загораживала стена сарая, освещённая подкарнизной лампочкой. Пройдя вдоль стены, Пьеро наткнулся на ангар с двускатной железной крышей. Ворота в ангар были заколочены жердями, на стене огромными буквами написано «сдаётся». Остальное закрывал забор из сетки-рабицы, за которым виднелись какие-то угрюмые лабазы.

Исследовать местность Пьеро не стал, боясь заблудиться. Справив нужду у забора, он поплёлся назад, пытаясь понять, где находится и как он сюда попал. С первым было более-менее понятно: склад или перевалочная база. Судя по всему, закрытая или малоиспользуемая. Очевидно, это была окраина. Оставалось понять, он-то что здесь делает?

Пьеро вернулся в хлев, сел на перевёрнутое корыто и попытался вспомнить хоть что-нибудь. Восемнадцатого декабря, около полуночи, он выпрыгнул в окно и очутился на спину зайца. Потом он куда-то скакал. Несколько раз падал. Потом снова упал и очутился почему-то у Евы Писториус дома. Там была ещё одна поняша, с львиным хвостом. С ними было… было… — тут в голове у него всё заверте… — кажется, ебля. И ёбля тоже была. И какие-то ещё безобразия. Кажется, его укусили за ногу (он покрутил ногой — ничего не болело). Потом он сочинил стихотворение про мышей, исполненное высшего смысла. Потом… потом… потом… упс. Всё остальное куда-то девалось. Всё, что осталось — очень смутное воспоминание о какой-то белой шляпе и слова «ты похож на мудака».

Не найдя ничего полезного внутри себя, Пьеро решил ещё раз поискать вовне. Это имело успех. В углу хлева он обнаружил тугой узел. Его содержимое привело Пьеро в эстетический трепет и интеллектуальное замешательство. Проще говоря, он малёк прихуел.

Там был театральный костюм грибовока: маска с примордием на месте носа, грибовидная шляпа, длинное пальто, тактические рейтузы и башмаки с гамашами. В шляпе лежала металлическая баночка с очень тугой крышкой. К ней прилагалась казённого вида бумажка-инструкция. Из которой Пьеро узнал, что в баночке находится продукция Бибердорфской лаборатории органических соединений под названием «Антидог-спрей». Далее мельчайшими буковками описывался состав зелья {243} , в котором Пьеро разобрал только слова «перец» и «кал». На обороте сообщалось, что средство призвано отбивать обоняние у хищников, в особенности собачьих основ. В самом низу указывалось, что средство предназначено на экспорт, а его использование в пределах Бибердорфа строго запрещено, ибо оное может воспрепятствовать полицейским мерам по защите установленного порядка.

Кроме этого, в кармане пальто обнаружился пузырёк с жёлтыми шариками. На нём было написано: «Пилюли „Театральные“ баритональные лирические. Для голосовых связок хомосапых. Срок действий 24 ч.»