Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Так что Буратина совсем не удивился, когда увидел глюк.

Глюк напоминал бэтмена, только какого-то странного — маленького, со звериной мордочкой. Он висел вниз головой под потолком и тихонечко шевелился.

— Тебе чего? — наконец, сказал Буратина.

— Мне? — удивилась галлюцинация. — У тебя есть какие-то предложения?

— А я почём знаю, — вздохнул бамбук. — Я помираю вроде.

— Вижу, — спокойно сказало существо. — Я, собственно, за этим. Ну то есть не за твоей смертью, а наоборот. За твоей жизнью то есть. Тьфу, тоже не то. Что за идиотский язык! Вот суахили…

— Ты кто? — спросил Буратина.

— Мимолётное виденье, — ответило существо. — Можешь называть меня летучей мышью.

— Откуда? — бамбук почувствовал, что во рту у него пересохло, а язык деревенеет. Он попытался сглотнуть, но не получилось.

— Я откуда? Из канона, — не вполне понятно ответила мышь.

Страдающий доширак замычал. Мышь недовольно качнулась.

— Видишь ли, Буратина, — сказала она. — Мне с тобой сложно общаться, так как ты не осознаёшь свой онтологический статус. Для начала: ты находишься здесь очень условно. На самом деле ты лежишь и спишь на Поле Чудес, а над тобой качается маятник, который должен перерезать тебя пополам. Первый надрез он уже сделал. Через пару секунд он снова пройдёт по твоему животу. Но поскольку во сне время течёт быстрее, то для тебя пройдёт ещё много часов. Хотя и это тоже упрощение. В сущности, ты ни под каким маятником не лежишь, а исполняешь роль коллективной галлюцинации для двух других героев. Исполняешь ты её скверно. И от этого страдаешь. Но и это, в общем-то, лажа, потому что по существу дела ты вообще нигде не находишься. Ты — литературный персонаж и живёшь внутри книги. Эта книга, в свою очередь, восходит к другой книге, которая по отношения к ней является каноном. На самом деле — весьма относительным каноном, так как она сама является очень вольным пересказом ещё одной книги, написанной гораздо раньше, ещё до Хомокоста. Каковая книга была создана автором, жившем и умершем в довольно любопытной стране. Каковая страна находилась в ещё более странном и любопытном мире. Каковой мир, в свою очередь, находится в… эй, эй, ты живой?

Буратина с огромным трудом открыл глаза. Нудные разглагольствования и кровопотеря вызвали у него короткий обморок.

— Ну чё ещё? — мрачно сказал он: боль в животе понемногу усиливалась.

— Теперь обо мне, — продолжила мышь. — Кто я? Я — рояль из кустов. Я — deus ex machina. Я — сущность, существующая без необходимости. Ибо без меня вполне можно было бы обойтись. Но я имеюсь в каноне и играю там ту же самую роль — волшебного помощника по Проппу. Правда, в лайт-варианте. У приличных авторов эту роль исполняют, скажем, орлы. Как у Толкиена. Впрочем, в русских сказках даже самые ничтожные существа…

Тут Буратино отрубился.

Из обморока его вывело похлопывание крыльев по щекам.,

— Извини, увлеклась, — сказала летучая мышь, сидя у него на коленях. — Давай по делу. Ты жить хочешь?

— Ну, — без особой надежды сказал Буратина.

— Не нукай. Это неочевидно. Жизнь полна страданий. Сейчас у тебя появится возможность избавиться от них. Ненадолго, зато навсегда.

Как бы ни был плох Буратина, но ему всё же показалось, что мышь говорит что-то неправильное. Но что именно — на этом он был сосредоточиться уже не способен.

Мышь тем временем протянула ему какой-то предмет. Приглядевшись — в глазах уже было темновато — Буратина увидел что-то вроде свинцового тюбика. Такие он видел в Институте.

— Здесь, — торжественно сообщила мышь, — очень редкий артефакт Зоны. Он называется «момент». Образуется на краях аномалии «комус». Собрать его — это само по себе… вижу, тебе неинтересно. А вот теперь слушай внимательно. У «момента» есть два полезных свойства. Первое — он намертво склеивает любые поверхности. Второе — если им дышать, то можно обрести неземное блаженство. Смекаешь?

В животе Буратины что-то неприятно булькнуло и сжалось.

— Сейчас я сделаю операцию на твоём животе. Работа муторная, у тебя там кишки пораненные. Придётся повозиться. Будет больно. От боли ты будешь дёргаться. Так что подышать «моментом» тебе всё равно придётся. Другой анестезии у меня для тебя нет. Тут пакет найдётся? Нет? Ну вот так всегда. Хорошо хоть я захватила.

Мышь извлекла непонятно откуда нечто белое, шуршащее. На нём можно было разглядеть какую-то невнятную картинку с цифрой «5» и полустёртую надпись «Самые близкие низкие це…»

— Так-так-так, — защёлкала языком мышь, примеряя к буратиньей башке пакет. — Нос мешает. Извини, отгрызу.

Бамбук был крепок, мышь грызла его долго и больно. Буратина снова потерял сознание, на этот раз основательно.

Как именно он вышел из этого состояния, Буратина не запомнил. Ему это было, в общем-то, и неинтересно. У него были дела поважнее.

Он возлежал на роскошной подстилке. Вокруг него стояли бесконечные столы, уставленные подносами с комбикормом и маргарином. Рядом с ним лежала Винька-Пунька из вольера. От неё пахло течкой. По такому случаю куцый хвостик её был украшен огромным бантом {297} — ведь она предназначалась в приятное благоебание самому Буратине!

Увидев, что он пробудился, она она распласталась перед ним и принялась бережно и нежно вылизывать ноги его.

— Хватит, хватит, — недовольно проворчал Буратина и ударил Виньку-Пуньку прямо по морде, ударил жостко, чтоб выбить кровищу бля и сопли сратые.

Винька обратилась в Чипа. Он валялся, как смешной дурак бля, и каялся, что обижал Буратину и не подпускал его к корму.

— Мой господин, — сквозь слёзы шептал он, — я провинился, забей меня, я всё равно не смогу жить, если ты недоволен.

— Заткни пасть, скобейда, — с удовольствием сказал Буратина. — Мне нравится тебя бить. Ты хуй и звать тебя никак. А я Буратина! Буратина-Буратина!

Он вообще-то помнил, что Виньки-Пуньки давно нет, да и Чип, скорее всего, тоже скончал жизнь в биореакторе. Но сейчас они были здесь и вели себя как подобает. Буратина решил оставить им их нелепые жизни, чтобы делать с ними всякие смешные вещи.

Жалкий, ничтожный Чип тем временем подполз к Буратине и стал умолять, чтобы тот поссал ему в рот. Он даже выломал пальцами свои клыки, чтобы бамбуку было удобненько. Но Буратина пренебрёг и потребовал Гаечку, чтобы ебать её на глазах у Чипа бля.

Гаечка тут же и возникла, с готовностью раздвинула мохнатые чресла. Буратина ей как всандалил! Гайка только хлюпала и сжималась внутри, а Буратина ещё и поджопники ей давал, чтобы та знала своё место, сучила ебатая! А Джузеппе Сизый Нос — и он тут был! — за каждый поджопник начислял Буратине миллион баллов за соцприспособленность, а потом схватил себя за ногу и разорвал себя напополам, потому что баллы кончились.