Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Ох, припекло! Так припекло, как давненько уже не припекало.

Алиса в очередной раз уткнулась глазами в сползающее вниз ничто. Через пару секунд боль пронзила висок, отдалась в темени. Зато горячие угли внизу живота перестали шевелиться. Сжатая матка чуть расслабилась. Совсем чуть-чуть. Но для Алисы и это было милостью. Ну или хоть какой-то передышкой.

Она сидела на какой-то коряге, крепко сжав ноги. Коряга напоминала член старого злопипундрия, покрытый наростами и бородавками. Но лиса была готова была бы принять такой член — причём весь целиком. Во всяком случае, сейчас ей так казалось.

Лиса мучилась от хочки. Которая разгорелась в самый неподходящий момент.

До этого момента она как-то справлялась. Последний раз, когда её накрыло, помогла Лёля. Но сейчас лису мучила гормональная буря. Матка её будто варилась в кипятке. И этот кипяток лила она сама, раскалённая, как печь. Из лисы текло — стыдно, ужасно. Рыжие ляжки намокли. Панталоничики тоже были хоть выжимай. От этого лиса возбуждалась ещё сильнее.

«Дочка-Матерь святая, он же чует, он не может не чуять», думала она, косясь на Базилио. Понимая, что шансов нет: от неё должно разить хочкой так, что и до Буратины должно долететь.

Но кот как будто ничего не видел, не слышал и не обонял. Хотя при том всё время на неё смотрел. Однако на морде Базилио была только тревога. Похоже, он не понимал, что с ней такое.

Всё-таки боль переносить проще, подумалось Алисе. Боль безжалостна, зато правдива. Боль приходила и уходила, ничего не обещая. Хочка лгала. Она делала вид, что утихнет, отстанет, если только лиса сделает то, чего она хочет. Несколько простых движений. Потом ещё. Потом вот это и вот это. Хочка была убедительна, у неё всегда находились аргументы. Лиса знала, что хочка лжёт, что она только вырастет — и всё-таки делала то, чего она требовала. От этого хочка только росла. И требовала ещё и ещё и ещё. Лиса знала, к чему она ведёт. Хочка требовала, чтобы она отдалась самцу. Любому самцу. Приняла в себя член. Любой член, желательно побольше. А ещё лучше — много, много членов.

Раньше хочку удавалось затолкать обратно в её нору — руками или резиновой палкой. Но лиса скорее умерла бы, чем стала это делать в присутствии Базилио. Это было абсолютно невозможно, ну вот совсем. Хотя разумом лиса вроде бы понимала — ничего в этом такого страшного нет. Кот бы понял. Она даже догадывалась, что он в курсе её проблем. Лёлька наверняка рассказала, как она сидела в сортире и не могла кончить. Уж это-то он слышал.

А ведь Базилио Лёлю трахал, — вдруг подумала она. Сначала отказался, а потом пошёл и поимел её, да. Тут же перед глазами нарисовалась картинка, как это было — и матку скрутило от возбуждения. Кровь прилила к малому тазу ещё сильнее. Лиса чувствовала, как там у неё всё набухло, набрякло.

Лиса со стоном потянулась рукой к промежности. И тут же сжала ноги сильнее. Она чувствовала — нет, рука не поможет. Такое с ней уже бывало, когда руками ничего сделать нельзя. Нужно достать до матки, без этого она только зря себя измучает. Достать до матки было нечем. Хотя лиса уже была готова присесть на любой грязный колышек.

Тут ей представилось, как шерстяные сажают её на кол. На огромный, смазанный жиром деревянный кол. Который будет входить в неё, разрывая стенки, как у неё по ногами будет течь кровь, и вот наконец кончик деревяшки вонзится в её матку, ненавистную матку, и та…

Лиса схватилась за голову. Случайно задела сосок. Грудь тут же заныла, требуя внимания. Хочка зашептала — сожми сосок, сожми, сожми сильно. А лучше сожми оба, до боли, и тебе станет легче.

Лиса вместо этого сжала зубы.

Внезапно она почувствовала прикосновение. Базилио пытался её погладить.

Прикосновение её буквально потрясло, до судороги. Оно было таким сладким, медовым. Рыжая шёрстка вздыбилась — будто волоски сами потянулись к этой ласковой руке.

«У кота есть член» — зашептала хочка. «Настоящий член, который может войти в тебя, Алиса. Он тебя любит, он тебе не откажет, отдайся ему сейчас, здесь… может быть, всё обойдётся, всего один разочек, он не заболеет, а тебе очень нужно, очень-очень» — зашептала хочка. Она это ей говорила не в первый раз. Лиса хотела Базилио, и только любовь удерживала её.

Из последних сил Алиса отодвинула ласковую руку.

После этого стало совсем скверно. Лиса стала думать о Буратине — и о том, что можно было бы с ним, если бы кот не смотрел. Но кот всё время был рядом.

Лисе казалось, что её плоть сейчас расплавится, как металл, и вытечет наружу, оставив сморщенную шкурку.

Наконец, она сказала:

— Й-извини. Мне нужно побыть одной. Пожалуйста, не ходи за мной как хвостик.

— Тут опасно, — упёрся кот. — Извини, но я буду тебя охранять.

Лиса подняла на него глаза, полные муки и злости.

— Идиот, — прошипела она. — Оставь меня в покое! Мне очень надо!

— Нет, — сказал кот, весь такой преисполненный ответственности и чувства долга. — Когда мы вернёмся, можешь делать что хочешь. Хоть брось меня совсем. Но здесь я за тебя отвечаю. Тебе нельзя оставаться одной. Это не обсуждается.

Алиса заплакала. В эту минуту она ненавидела Базилио. Ненавидела всем сердцем, потому что любила его — а он её не чувствовал. И мучил — бессмысленно, по глупости мучил её. Почему он должен её чувствовать, лиса не думала: должен, и всё тут. Но и она не могла перед ним опозориться. Почему опозориться, она тоже не понимала. Но что-то в ней говорило: если она сейчас начнёт удовлетворять себя перед ним, — любым способом, — то себя унизит. И даже неважно, как он, Базилио, к этому отнесётся. Важно, что она сама никогда себе этого не простит. И не сможет стать для Базилио той, кем должна стать для него.

Она не знала, откуда у неё такие мысли. Была какая-то твёрдая косточка, белая и холодная, которую хочка разгрызть не могла. Эта косточка называлась честь. Её надо было сберечь. И когда придёт время — отдать Базилио. Вместе с рукой и сердцем.

Лиса не знала, откуда все эти слова взялись у неё в голове. И не понимала, что они означали. Она твёрдо знала одно: ей нельзя вести себя как животное. Иначе… и опять-таки она не знала, что будет иначе. И не хотела этого знать.

«Ты животное, мы все животные», шептала ей хочка. «Ты не можешь сопротивляться своим желаниям. Ты не должна сопротивляться, ты не смеешь сопротивляться. Ты должна следовать своей природе.»

«Я не животное» — сказала Алиса.

«И кто же ты тогда?» — насмешливо спросила хочка. «Ты же биолог. Ты знаешь, как устроены живые существа. Ты знаешь, как ты сама устроена. Ты сделана из мяса. У тебя есть органы дыхания, питания и размножения. Мозг — обслуживающий инструмент для них. Он нужен, чтобы ты могла дышать, питаться и размножаться. Избегать боли и стремиться к удовольствию. Сейчас тебе плохо, а будет ещё хуже. Помоги себе, Алиса. Вот Буратина. Ты с ним уже почти поеблась. Тебе его не жалко. Кот поймёт и простит, куда он денется. Хватит валять дурочку. Ты же знаешь: я тебя не отпущу.»