Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

Потом явились нацисты, и из-за того, что я делаю, я вынужден был бежать из Германии, как крыса. Что произошло потом, ты знаешь.

Пфайффер качает головой. Я похлопываю его по плечу.

— Почему бы тебе не рассказать об этом раньше? — говорю я ему. — У тебя в трубке целое состояние, а ты этого не знаешь! Ты мог бы зарегистрировать себя в качестве крысолова и вести бизнес по уничтожению грызунов!

— Найн. Вы забываете — они все еще преследуют меня, эти нацисты, из-за того, что я пытался сделать перед отъездом. Вот почему для Пфайффера я меняю имя — это по-немецки Пайпер. Публичность была бы смертельно опасна. Гестапо хочет забрать меня обратно. До сих пор я сплю в подвале под Бочковым домиком, потому что мне страшно. Там, внизу, крысы и мыши защищают меня. Но теперь меня поймают, и — как вы говорите? — изжарят меня как гуся.

— Чушь собачья — утешаю я его. — У нас здесь нет гестапо. Правительство вычищает «пятую колонну». Тебе не о чем беспокоиться. Просто положи это в свою трубку и играй.

Пфайффер слегка улыбается.

— Вы очень добры, Герр Фип.

— Пойдем ко мне домой, — говорю я ему. — Я устрою для тебя угол. Парень с твоим талантом — у тебя не будет никаких проблем.

Мы идем по боковой улице. Я все еще разговариваю с Пфайффером и не обращаю внимания на машину, которая подъезжает к обочине. На улице все равно пусто, поэтому я просто даю Пфайфферу старый сок.

— У меня миллион идей для тебя, — говорю я. — Может, и не в свинг-группе, но в других местах. Уверяю, что вижу просвет в твоей ситуации!

Но я вижу не свет. Это темнота. Потому что, когда я это говорю, я вдруг чувствую, как что-то твердое бьет меня по затылку. Большая рука протягивается и хватает меня, и как только я оборачиваюсь, я снова кладу ее на вешалку, и все становится совершенно пустым. Во второй раз за эту ночь я на мели. И когда я прихожу в себя, то оказываюсь выше, чем когда-либо в жизни. Двадцать тысяч футов, если быть точным. Я в самолете, и Пфайффер тоже. Мы лежим на сиденье в заднем отсеке, а впереди какой-то пилот давит на старенький рычаг.

Я сажусь, и это все, что я могу сделать. Потому что у нас с Пфайффером руки и ноги связаны бойскаутскими узлами. Только один взгляд на нашего пилота говорит мне, что он далеко не бойскаут. У него широкие плечи, как у борца, и голова выбрита, хотя лица нет. На нем пилотская форма, но на рукаве маленький круглый значок. Пфайффер смотрит на него и содрогается.

— Ах! — шепчет он. — Гестапо!

И действительно, я вижу свастику. Я толкаю Пфайффера локтем.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Именно этого я и боялся. Они настигли меня, и я знал, что так и будет. Они затащили нас в машину и привезли в какое-то место, где хранится самолет в секретном ангаре. Теперь нас отправляют обратно в Германию.

Я поднимаю голову.

— Но почувствуй, как холодно. Мы направляемся на север. И посмотри вниз — мы над землей, а не над водой.

Пфайффер качает головой.

— Скорее всего, мы едем в Канаду. В другой секретный ангар. Мы совершаем поездку в рассрочку, и меня волнует только последний платеж.

Пилот не оглядывается. В самолете становится очень холодно, и от нашего тявканья идет пар, когда мы с Пфайффером шепчемся. Я прижимаюсь к нему.

— Не понимаю, — замечаю я. — А что такого ты сделал в Германии, что гестапо так жаждет тебя поймать?

— Я могу сказать тебе прямо сейчас, — решает Пфайффер. — Я играл для крыс.

— Ну и что?

— Ты не понимаешь. Я играл для крыс над подпольем — секретные радиопередачи против нацистов. Музыка, которую я делаю, чтобы они вышли, музыка, которую я делаю, чтобы они появились в каждом городе. Так они и желтуху принесут, и тиф, и чуму. На каждого человека приходится по крысе — миллионы людей. И я так сладко играю для крыс, чтобы сделать их счастливыми, чтобы они проголодались. Я играю музыку, которая наполнена аппетитом, поэтому они будут есть. Они будут грызть опоры под зданиями и откусывать фундаменты. Они разрушат доки, склады и железнодорожные мосты. Они устроят диверсию, а машины поднимут на борт.

— Я понял.

— Как и гестапо. Каждый вечер я играю по радио, спрятавшись. И каждую ночь они охотятся за мной за мои выступления. Потому что крысы и мыши выходят и грызут. Наконец-то — как это сказать? — стало жарко. Я должен тайком выбраться из страны. И теперь, даже здесь, у них есть приказ найти меня и вернуть.

Теперь они знают. Последнее замечание — громкий чих. Очень холодно, и Пфайффер дрожит. Я тоже, но не от холода. Мне достаточно взглянуть на пуленепробиваемого пилота, чтобы начать дрожать.

— Ты действительно можешь заставить крыс буйствовать из-за своей музыки? — шепчу я.

— Это так. Музыка имеет прелести — апчхи!

Я сижу и думаю о том, в какой дурацкий переплет попал, но ненадолго.

Потому что мы начинаем спускаться. Самолет переворачивается, я смотрю в иллюминатор и вижу, как мы мчимся вниз, в темноту. Ни света, ничего. Поначалу мне кажется, что мы сходим с ума, но пилот по-прежнему сидит очень спокойно. И вдруг я вижу, как вспыхивает сигнальная ракета, и она висит в воздухе, пока мы приземляемся. Мы выруливаем на проселок, почти в гущу деревьев, и я оглядываюсь. Все, что я вижу снаружи, — это лес и какие-то участки снега.

— Канада, хорошо, — шепчу я Пфайфферу, пока пилоты выходят. — Должно быть, еще одно убежище.

Это оказалось хорошей догадкой. Потому что пилот подходит к задней двери, открывает ее и отпускает наши ноги. Впервые я вижу его бородатую физиономию, и только мать Карлоффа могла бы ее полюбить.

— Раус! — говорит он, любезно вытаскивая нас с Пфайффером за шиворот. — В каюту — марш!

И он тянет нас по земле к маленькой хижине, одиноко стоящей посреди дикой природы. Дверь открыта, и мы входим внутрь, Пфайффер чихает впереди меня. Мне не нравится бородатый канюк, но я в любой момент могу принять его за сокамерника, а не за личность, поджидающую нас в каюте. Он сидит за маленьким столиком и, когда мы входим, машет нам рукой с улыбкой и большим черным «Люгером». Это старый персонаж, но возраст не делает его более безвредным, чем многие другие старые вещи, такие как тигры. У него большой клюв — нос, который он направляет на нас, как «Люгер», а за ним — два красных глаза, которые пронзают мой череп насквозь.

— Итак, — говорит он бороде. — Ты привел гостей, Хейн?

— Йа, — мотает тот бородой, поднимая руку, как будто хочет выйти из комнаты. — Хайль Гитлер.

И встает по стойке смирно.

— Хорошо, хорошо. Это Пфайффер. А другой, что за мусор?

Я не знаю, кого он имеет в виду, но догадываюсь. То, как он меня называет, вполне уместно, потому что я выгляжу так, будто нахожусь в полном дерьме.

Борода начинает вилять.

— Я хочу доложить, что встретился с Пфайффером и его спутником сегодня в девять часов вечера. Без проблем подобрал их. Я взял их с собой в самолет и вот мы здесь.