Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

Запах был слишком резким для меня. Но Фип восторженно вдохнул.

— Это вызывает воспоминания, — воскликнул он.

— Это вызывает удушье, — поправил я.

Фип взял кусок рокфора и принялся жадно его грызть. По всему кафе посетители торопливо отступали к столикам у открытой двери. Увидев, что они уходят, Фип улыбнулся.

— Мы одни, — усмехнулся он. — Может быть, теперь я смогу объяснить тебе, почему я так неравнодушен к этой «коровьей конфете».

— Давай, — настаивал я. — Но твоя история должна пахнуть лучше, чем твой сыр. И если в твоем рассказе будет столько же дыр, сколько в твоем Лимбургере…

Фип возмущенно замахал на меня пармезаном. Потом наклонился вперед.

— Зажми нос, — пробормотал он. — И я расскажу тебе эпизод за эпизодом историю, которой, гарантирую, пренебрегать не следует.

Все началось два месяца назад, когда со мной произошел несчастный случай. Кажется, мои пальцы вцепились в ручку игрового автомата в очень неловкий момент — один из тех моментов, когда пара ищеек выламывает дверь заведения. Они приглашают всех поиграть с ними в полицейских и грабителей и немного прокатиться в городском такси.

Что мы и делаем. Конечно, когда патрульный фургон подъезжает к ночному двору, меня тут же выручают. Я не думаю об этом и уже собираюсь уходить, когда ко мне подбегает маленький парень и хватает за руку. Я сразу узнаю в нем личность по имени Буги Манн.

— Я так благодарен тебе, — кричит он. — Как я могу отблагодарить тебя?

— Что я сделал? — спрашиваю его легко, но вежливо.

— Я слышал, ты уступил свое место в патрульной машине старой помидорине, которая там засела, — говорит он.

— Совершенно верно. Ну и что?

— Она моя мать, — говорит Буги Манн, и слезы благодарности выступают у него на глазах. — Вы джентльмен и ученый, — говорит он. — Уступивший место в рисовом фургоне моей дорогой матушке.

— Ничего страшного, — заверяю я его. — Похоже, она слишком высоко сидит, чтобы встать.

Мы вместе выходим из зала суда, и все время, пока этот Буги Манн благодарит меня, я оглядываю его с ног до головы. Видите ли, я никогда раньше не имел дела с такой личностью, потому что этот парень оказался поклонником свинг-бэнда. А я лично не имею никакого отношения к свингу, я не палач. Поэтому здесь и прежде всего я держусь подальше от Буги Манна и его необычного стиля свинг-трепа и головокружительного энтузиазма в отношении музыкальных симфоний.

Когда мы выходим на улицу, Буги хватает меня за плечо.

— Фип, — говорит он, — я должен вознаградить тебя за то, что ты сделать сегодня вечером. Я собираюсь посвятить тебя в важное дело.

— В последний раз, когда меня просветили по важному делу, — отвечаю я, — у меня был аншлаг, а другой парень нашел четырех королей.

— Это потрясающе, — настаивает Буги. — Я дам тебе шанс разбогатеть. Удача. Ты любишь деньги?

На этот вопрос легко ответить. Я знаю, а потом спрашиваю его.

— В чем дело? — спрашиваю я.

— Как насчет того, чтобы стать агентом самого крутого свинг-музыканта в мире? — интересуется он.

— Кто это — Нерон со своей скрипкой? — сдаюсь я, но Буги не сгибается.

— Нет, это настоящий джайв, — говорит он мне. — Хеп Джо из Буффало.

— Кто он, где он, и как получилось, что у меня есть шанс быть десяткой в яблочке для такого чудесного человека?

— Это просто, — говорит мне Буги. — Он беженец, и его еще никто не нашел. Он играет в маленькой забегаловке под названием «Баррель-Хаус», и никто не подозревает, что он играет на самой теплой лакричной палочке в мире.

— Лакричная палочка?

— Кларнет, конечно.

— Беженец, да?

— Верно, — говорит Буги. — Вся банда состоит из беженцев. Горячий Микки-лидер.

— Горячий Микки?

— Конечно. Наряд выставляет счета как горячий Микки и его пять финнов.

— Расскажи.

— Но они не финны, большинство из них — немецкие беженцы. Их выслали.

— Но могут ли они играть?

— Играть? — кричит Буги. — Подожди, пока не услышишь, как его выкапывают из землянки! Парень на слякотном насосе потрясающий, парень, который управляет кишечником, действительно может шлепнуть собачью будку, и у них есть аллигатор, который действительно может заставить водопровод гудеть.

Я прошу объяснить всю эту белиберду, и узнаю у Буги, что речь идет о тромбонисте, сопляке с виолончелью и саксофонисте. К этому времени Буги так возбужден, что тащит меня по улице.

— У него нет контракта, — кричит он. — Ты можешь получить этого парня почти даром. Отведи его в центр. Я гарантирую, что как только ты пригласишь его на прослушивание, любая группа в стране предложит ему пол куска в неделю, чтобы начать. Он играет за гроши — такой шанс выпадает раз в жизни! Подожди, пока не увидишь, что он делает с толпой. Вот мы и пришли — просто шагни в бункер.

— Какой бункер?

— Место, где они держат кукурузу. Танцевальный зал.

Конечно. Мы стоим перед маленькой крысиной беговой дорожкой под названием «Баррель-Хаус». Прежде чем я успеваю принять решение, он тащит меня внутрь. Это всего лишь сарай с баром и множеством столов на месте конюшенных стойл. Банда шалунишек валяется на полу, а на платформе сидит этот Горячий Микки и его беженцы. Мне они кажутся беженцами из ванны.

На самом деле, я никогда не видел такого паршивого сборища людей за пределами турецкой бани на следующий день после Нового года. Они выглядят так, будто умирают, и звучат так же. Потому что они исполняют такой шум, какого я никогда в жизни не слышал, а я ведь однажды целый год работал на сталелитейном заводе. Но эти ушлепки стучат и вопят на рожках, трубах и барабанах, и все это гремит так громко, что можно подумать, будто кто-то строит метро….

Но толпе это нравится. В зале полно народу, и все танцуют, подняв вверх пальцы, а иногда и юбки. Мне не нужно второй раз прищуриваться, чтобы увидеть, что действительно есть много парней, которые приходят в это заведение. Буги тащит меня к столу и ухмыляется.

— Слушай, — щебечет он, весь сияя. — Давай, послушай, — настаивает он, заставляя меня вынуть пальцы из ушей.

— Слышишь, как ребенок колотит по бивням?

— Что?

— Пробивает слоновую кость, — говорит Буги.

— Что?!

— Играет на пианино.

— О…

— Папочка, — кричит он, или что-то в этом роде. — Фип, я хочу, чтобы ты играл на кларнете.

Что касается меня, то я не отличу кларнет от окарины; на самом деле, когда дело касается музыки, я не могу отличить бас от отверстия в Пикколо. Но я ищу парня, который играет громче и гордо, и я вижу, кого он имеет в виду. Он встает, когда играет, и остальные музыканты следуют за ним. Когда я стараюсь изо всех сил, я слышу, как его кларнет гудит, перекрывая другой шум, и в нем много ритма. На самом деле, вся толпа слышит это, потому что они вообще не хотят прекращать танцевать. Всякий раз, когда номер заканчивается, они хлопают мизинцами так сильно и долго, что оркестр должен продолжать играть.