Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

Он хватает меня за руку и уводит. Через минуту я решаю, что лучше пойти с ним тихо. Вы знаете старую поговорку — когда вы в Риме, посмотрите, что вы можете сделать с Муссолини. Мне нечего терять, и, может быть, я смогу найти способ выбраться из этой передряги. Все направления кажутся мне одинаковыми, но этот неизвестный действует так, как будто знает, куда идет. Я ковыляю вперед, и мы проходим между губчатыми деревьями и выходим на извилистые дороги между серыми холмами. Потом я кого-то замечаю.

— Эй, — говорю я, — я вижу, кто-то идет.

Доу кивает и косится на приближающегося человека. Эта личность также одета в серый, но очень спортивный костюм. Что-то вроде козьей шубы с нагрудным жилетом и передними брюками с аккуратным сиденьем. Он несет при себе трость, и либо его нижнее белье слишком длинное, либо на нем надеты гетры. Он подпрыгивает, ступая очень осторожно, как будто его желудок был аквариумом с редкими тропическими рыбками. На самом деле, можно подумать, что он выходит на сцену.

Увидев Джона Доу, он резко останавливается, и широкая улыбка размазывается по его лицу. Он протягивает обе руки и открывает рот.

— Ослепите меня! — кричит он раскатистым голосом. — Если это не Джон Доу. О, счастливый день!

— Знаете, кто это? — шепчет мне Доу.

— Я не уверен, но думаю, если бы у него на плечах была пара ломтей хлеба вместо пальто, я бы приняла его за бутерброд с ветчиной.

— Вы правы, — говорит мне Доу. — Это знаменитый актер Джордж Спелвин.

— Джордж Спелвин? Но нет никакого Джорджа Спелвина — это просто имя, которое они записывают, когда используют дополнительного актера в пьесе, или кто-то раздваивается по ходу действия, не так ли?

Доу не отвечает. Потому что Спелвин пронюхал о моем заявлении и подошел.

— Джорджа Спелвина не существует, сэр? — произносит он. — Нет никакого Джорджа Спелвина? Ты смеешь отвергать одно из величайших имен в традиции театра? Имя, известное со дня Бессмертного барда, лебедя Эйвона, самого Шекспира? Правда, моему имени никогда не давали прерогативы славы, но в свое время я спас много спектаклей от краха изяществом моего исполнения.

— Может, ты и прав. Я вижу твое имя в конце многих сценариев.

— Я никогда не появляюсь в плохом спектакле, сэр! — гремит Спелвин, размахивая руками. — Тебе стоит только увидеть моего клерка в «Венецианском купце», мою лесную фею в «Сне в летнюю ночь», моего придворного в «Ромео и Джульетте»…

— Тебе стоит только увидеть мой кулак в твоем лице, — говорю я ему, — если ты не прекратишь эту болтовню.

Спелвин пожимает плечами. Затем он поворачивается к Доу. — Ах, как вы помните, я, кажется, в некотором долгу перед вами. Пустяковая сумма в 5 долларов. Это ваш счастливый день, сэр. Позвольте мне отплатить вам.

Я смотрю на это с интересом. Никогда в жизни я не ожидал увидеть, как проходной актер вернет плохой долг. Выглядит слишком странно. Поэтому я смотрю, как Джордж Спелвин вытаскивает бумажник и пробирается сквозь клубки моли, пока не открывает его. Он протягивает Джону Доу счет.

— Подожди минутку, — кричу я. — Это деньги Конфедерации!

Они оба странно на меня смотрят.

— Конечно, — отвечает Доу. — Что, по-вашему, мы должны здесь использовать?

Он похлопывает Спелвина по спине и благодарит его. Спелвин кланяется и уходит.

— До свидания, — говорит он. — Увидимся снова. А пока — не берите серебряных долларов. Ха-ха!

И, весело смеясь, как хихикающая гиена, он идет дальше по дороге. Я скребу свой ящик для мозгов.

— Значит, вы используете деньги Конфедерации? — бормочу я. — А что, если у вас похожие обычаи в других сферах?

— Что вы имеете в виду? — спрашивает Джон Доу.

— Ну, например, какой у вас любимый вид спорта? В какую игру ты играешь?

— Мы любим головоломки, — говорит он мне, а я сбит с толку.

— Паззлы? Это звучит достаточно нормально.

— Да. Нет ничего лучше, чем разобрать головоломку.

— Разобрать на части? — кричу я. — Так я и думал! Вы любите музыку? У вас тут нет музыкальных автоматов?

— Конечно, — отвечает Доу.

— Какой сейчас шлягер?

— Потерянный Аккорд, — говорит он мне. — Всего несколько нот, но звучит так, будто ты никогда ничего не услышишь.

— Я верю тебе.

Вдруг я вижу что-то на обочине дороги. Много облаков, очень серых и пыльных, которые, кажется, пузырятся в воздухе.

— Что это? — спрашиваю я.

— Выдумки, — говорит он мне. — Просто выдумки.

— Выдумки?

— Плод воображения, конечно, — объясняет Доу. — Идеи, которые еще не выкристаллизовались.

Он поворачивается ко мне.

— Может быть, в этом все дело — может быть, вы абстрактное понятие, которое еще не полностью развито.

Я останавливаюсь посреди дороги.

— А теперь давай начистоту. Я выдержал все оскорбления, которые прозвучали. Все, что я хочу это убраться отсюда вон. Давай перейдем к делу.

— Медные гвозди? Хочешь пойти на склад медных гвоздей?

— О, прекрати, ладно? — плачу я. — Просто отведи меня к кому-нибудь, кто сможет все это объяснить.

— Мы уже на подходе, — напоминает мне Доу. — Прямо за следующим поворотом находится дом философа. Если он не сможет решить вашу проблему, никто не сможет.

Конечно же, мы выруливаем из-за поворота со скоростью значительно меньше 90 миль в час, когда мой свист превращается в крик. Потому что там, откуда ни возьмись, стоит маленький серый коттедж. Прямо перед ним, сбоку от двери, сидит голова. По крайней мере, я вижу голову. Все остальное скрыто стопками книг. Тысячи и тысячи книг громоздятся в дверях.

Когда мы подходим ближе, я замечаю маленького человечка, съежившегося за стеллажами. Он читает тяжелый том и так поглощен им, что даже не поднимает глаз. Я прищуриваюсь и понимаю, почему он выглядит странно. На нем три пары очков!

— Это твой приятель-философ? — шепчу я.

— Нет, — говорит Джон Доу. — Неужели вы не понимаете, кто это? Это Постоянный Читатель.

— Будь я проклят, — говорю. — Думаю, он просто сидит перед домом и читает.

— Нет, — говорит Доу. — Иногда он сидит на заднем дворе.

Я пропустил это мимо ушей. Джон Доу поднимается и стучит в дверь. Очень симпатичная молодая помидорка высовывает голову и улыбается.

— Это философ? — шепчу я.

— Вовсе нет, — отвечает Доу. — Это Салли.

— Знаю, — огрызаюсь я. — Она, должно быть, та самая Салли, о которой все гадают.

— Верно, — говорит Джон Доу. — Вы быстро соображаете.

Салли провожает нас в дом. Я думаю про себя, как жаль, что у такой молодой девушки седые волосы, и думаю, не подсунуть ли ей бутылочку хны или еще чего-нибудь. Но времени нет, потому что мы сейчас стоим в гостиной философа.

Этот тип очень старая личность с очень решительным подбородком — фактически, тремя. И весь покрыт бородой. Излишне говорить, что эта борода похожа на все остальное и абсолютно серая. Его глаза мерцают, когда он видит нас, и он выпрастывает руку из длинного белого кимоно, которое носит.