Елена Кисель - Расколотый меч

Так что можно было рискнуть, потихоньку отползти с полянки в темноту рощи и побродить по кустам при свете месяца. Выставив перед собой слегка подрагивающие руки и прислушиваясь ко всякого рода подозрительным шорохам по кустам.

Шорохов было в достатке. Очень может быть, это местные белки занимались бухучетом ценностей на зиму. Ну, или злобный Иссушитель робко прятал тело толстое за кустик, подползая к потенциальным противникам по всем правилам разведки.

Вроде бы, внутреннему голосу стоило ожить и посоветовать мне быть благоразумной и не гулять по местным рощам по ночам. Дудки. Внутренний голос гаденько нашептывал, что ничего страшнее раздраженного Веслава мне на этих тропках встретиться не может.

Еще немного — и алхимик начнет на людей кидаться. Хуже. Еще немного — и на людей кидаться буду я. Потому что этот разговор трехдневной давности — или что это еще могло быть? — поселил у меня внутри будто сжатую пружину. Все меньше удается выслушивать словечки Веслава просто так — начинаю в ответ огрызаться.

Этак еще или я влуплю по нему заморозкой, или он меня отравит. Конечно, если я не приведу нервы в порядок. Или если меня не сожрут местные ночные белочки, страдающие обостренной любовью к полуночному бухучету.

Потому что вон в тех кустах шорох какой-то особенно подозрительный. Просто почти из разряда «ты нашла себе приключения на то, чем размышляешь большую часть времени».

Ну что ж — если там Иссушитель, то ему очень и очень не повезло. Говорят, водные стихийники склонны медленно, но верно доходить до точки кипения. И тогда уж — мама не горюй.

Не пробовала — но вот кто-то сейчас очень даже узнает, что такое для «топильщиков» − спустить пар.

Опасности коварно шуршали из темных кустов и не слышали, что к ним подкрадываюсь я.

Шорох повторился, становясь чем дальше, тем более зловещим. И насыщенным. К шуршанию кустов начали добавляться какие-то отвратительные причмокивания, словно там кого-то не совсем эстетично пожирали. Если там все же вампиры, а Ёора нам соврала…

С лицом, горящим негодованием, я засунулась в кусты с размаху.

И ровно через три секунды из кустов высунулась, тоже с горящим лицом, но совсем по иным причинам.

А вслед мне несся испуганный женский шепот:

— Что это было?

Кажется, я помешала домицию Стэхару праздновать свое выздоровление и освобождение от Тилкиды на вольном воздухе. А может, он зря выбрал столь экзотичное место. Ладно, сейчас главное — быстро отступить, и свидетелей у этого конфуза не будет…

Я бодро развернулась на носках и лоб в лоб столкнулась с алхимиком.

— Какого черта?! — закономерно рявкнули мы вдвоем, а из кустов, столь же закономерно донесся протяжный испуганный и разочарованный визг на два голоса. Мы на него ненадолго отвлеклись, но потом решили вернуться к проблемам более насущным.

Оказалось, нам давно нужно было выговориться.

— Какого лешего потащилась сюда одна среди ночи?!

— Мало ли, какого лешего я… В кусты, спрашивается, отойти нельзя, не доложившись всем и каждому?! Спрашивается, а почему ты ходишь за мной по пятам?

— Как будто вас можно на десять минут отпустить, а после — найти живыми!

— Соломки решил подстелить? Только не уверяй, что о нас трясёшься — сдаётся мне, тут больше заботы о твоей драгоценной алхимической шкурке, тебе ведь без нас вернуться не светит, а?

— В лагерь. Живо.

Вроде бы, пора бы уже привыкнуть к этому тону… только вот ни черта что-то не получается.

— Забыл добавить — «к ноге». Иди ты… в лагерь, Веслав, а? Сделай мне бесценный подарок — подари десять минут без тебя, найди дело… выдохни, я не знаю: ничего ж страшного. Если кого из нас сожрут — заделаешься дворцовым алхимиком. Будешь варить дворцовые яды и называть их в честь доминессы — раз уж ты здесь только с ней вежлив.

Точка кипения, кажется, завела не туда. Нет, то есть взгляды Веслава логически никак иначе не расшифровывались, но вслух-то, спрашивается, зачем?!

Кусты зашуршали так, будто двое людей срочно уползали по ним подальше в чащу. Тишина наступила такая, что если поблизости были какие-нибудь злоумышленники — они наверняка остановились и закрестились. Нехорошая, предгрозовая тишина.

— Мне вот только интересно, что ты скажешь Йехару, — продолжала я, решив, что выход только один из двух: я умру или я не умру в ближайшие пять минут. — Вроде как это его Дама… или вызовешь его на дуэль — алхимическую, как это ты по Кодексу рассказывал? Или, может…

— Не зарывайся, светлая.

О-о, вот это плохо. Опасно спокойный голос. Остановившиеся глаза из тревожных угольков превратились в два мертвых осколка гематита. Я нутром почувствовала опасность, взвела руки перед собой, готовясь, если что, бить, но хамить не прекратила. Это у меня всегда выходило по чистой инерции.

— Мне не произносить ее имени или делать это с придыханием? — сама не понимаю, что я так злюсь на Даллару? Виновата, тем более, не она, а представители рода мужского! — Или, может, мне никому не говорить, что твой Кодекс совершенно летит вверх тормашками, потому что ты, алхимик, кажется…

В следующую секунду я почувствовала, что медленно цепенею. Руки сковало, и пальцы я не могла согнуть, попробовала двинуться с места — и оказалось, что не могу. Откуда-то от горла вниз, к ногам, начал распространяться жуткий, разрывающий и выворачивающий холод…

Веслав подошел не спеша, пряча в карман то, что он успел использовать, даже не знаю, что именно. На меня он не смотрел, отрешенный взгляд уходил в рощу за моим левым плечом, а голос звучал почти мечтательно.

— А ты никому ничего не скажешь. Потому что я очень надеюсь, что в тебе еще осталось хоть какое-то рациональное мышление. И на твою жажду жизни я надеюсь тоже.

Алхимик, говорил Йехар, предаст, не задумываясь. В груди стало холоднее, чем во всем остальном теле. Дышалось тяжело. Было очень больно, даже когда он снял действие эликсира и мы молча вернулись в лагерь, и оказалось, что никого из остальных наша разборка не пробудила. Даже когда он бросил от костра:

— Ложись спать, дежурить буду я.

Во мне как будто что-то так и смерзлось ледяным комком и упорно не желало выходить наружу и голосом или с дыханием. Через час или около того алхимик заметил, что я не сплю, подошел и молча протянул стаканчик с сонным. Я могла бы гордо отказаться и заявить, что ничего не приму из его рук, но вместо этого выпила, так же молча.

Иногда память можно приглушить только сном или эликсиром.

На следующий день мы не разговаривали. И между собой, и почти совсем. Эдмус восхвалял небеса — в отношении молчания Веслава — встревоженный Йехар допытывался, что такое случилось ночью и не надо ли сделать алхимику внушение, Бо во всеслышание жаловалась, что ночью было жутко холодно, и она ужасно замерзла…