Марина Воронцова - Госпожа Эйфор-Коровина и небесная канцелярия

- Несете на ярмарку своего покойничка? - спросил он у францисканца, ловко запрыгнув к нему на козлы. - Развлечь его собрались, или выгодно сбыть какому-нибудь чернокнижнику? Отец Эрменегильдо беспомощно обернулся к Ариадне Парисовне.

- Неужто это покойный дон Карлос? - продолжал вещать Ромуальд. - Точно он! Рогоносец хочет посмотреть, как сожгут его неверную жену?

- Донья Инесс была достойной женщиной! - пылко начал защищать свою духовную дочь отец Эрменегильдо, и добавил смущенно, - когда-то...

- Вот именно, святой отец, была. Очень верно подмечено! Была достойной женщиной лет эдак пятнадцать назад, в младенчестве. А потом совершенно испортилась! Не ваше ли это тлетворное влияние? - и Ромуальд подмигнул францисканцу одним глазом, одновременно слегка толкнув локтем под дых.

Ариадна Парисовна не смогла удержаться от улыбки, глядя на полное праведного возмущения лицо монаха и глумливую физиономию Ромуальда.

- А ты чего смеешься, бабуся? - трубадур перекинул ноги и сел лицом к Ариадне Парисовне. - Даже я своими глуховатыми ушами слышу, как тебя кличет апостол Петр. Прямо зовет, не дозовется: "Ау! - кричит - Урсула! Где ты?!".

Госпожа Эйфор-Коровина не смогла сдержаться и прыснула со смеху. Ромуальд всплеснул руками:

- Святой отец, почему она смеется? Ума не приложу! Ведь не может же она, своими столетними, глухими, как лоно монашки, ушами, слышать то, что я говорю! Не иначе, как под рубашкой ее уже щекочут черти. Вы должны что-то предпринять! Этого нельзя допустить! Что же вы сидите, как клуша на яйцах? За дело! - и Ромуальд начал энергично разворачивать отца Эрменегильдо к Ариадне Парисовне.

- Но что... Позвольте! Что вы делаете? - возмущался праведный францисканец.

- Как "что", вы ведь не позволите; чтобы несчастную бабушку до смерти защекотали черти в вашем присутствии! Ну, проявите же христианское милосердие!

Нахал схватил руку отца Эрменегильдо и начал творить ею крестное знамение над Урсулой.

- Что ты делаешь, нечестивец! - возмутился францисканец; отдергивая руку.

- Как? Вы - нечестивец? - Ромуальд в ужасе проложил ладонь ко рту.

- Нет, это ты нечестивец!

- Но ты же сам только что сказал: "что ты делаешь, нечестивец?".

- Это я сказал про тебя!

- Но рука-то была твоя...

Под эту перебранку телега с монахом, Ариадной Парисовной, Ромуальдом и доном Карлосом подкатила к воротам. Отец Эрменегильдо этого совершенно не заметил, потому что как раз в этот момент, войдя в раж, отлучал трубадура от церкви.

- Я отлучаю тебя! - так и крикнул. Но Ромуальд не растерялся.

- А я отлучаю тебя!

- Что?! Да как ты можешь отлучить меня?

- А как ты можешь отлучить меня?

- Я священник!

- А я верующий христианин! Даже Бог не может запретить мне в него веровать!

- Я тебя отлучаю!

- Нет, это я тебя отлучаю!

- Я лишаю тебя права быть божьей овцой!

- А я увольняю тебя из моих пастырей! Вот так и говорю: пастырь - пошел вон!

Стражник, меланхолично смотревший на все это безобразие, молча перевел глаза на Ариадну Парисовну.

- Везем тело дона Карлоса Боскана-и-Альмагавера, в собор, - скорбно сообщила ведьма.

- А это что за клоуны? - сердито спросил стражник.

- Это наш шут и духовник доньи Инесс, - так же скорбно ответила госпожа Эйфор-Коровина, и на глазах у нее выступили слезы. Правда, стражник не знал, что это не от печали, а от неимоверных усилий, предпринимаемых ведьмой, чтобы сдержать смех.

- Весь мир - бродячий цирк, а люди в нем - уроды! - печально вздохнул страж городских ворот, закатив глаза к небу. Эта фраза ему так понравилась, что он тут же вытащил из-под своего нагрудника кусок пергамента и остро заточенный грифель. Записав афоризм, стражник повторил его еще раз, с чувством и выражением, а затем устало крикнул:

- Следующий!

И было видно, что так ему все обрыдло, что дальше просто некуда!, Устал человек от жизни и своей человеческой сущности, а как он устал от сущностей своей жены и тещи! Невозможно представить!

Как только телега миновала городские ворота, Ромуальд тут же успокоился, замолчал, и, надувшись, уселся рядом с отцом Эрменегильдо на козлах. Весь оставшийся путь оба не проронили ни слова. Только молча толкались задницами на узкой скамеечке для возницы.

- Послушайте, святой отец, вы попираете Святое Писание! - возмутился, наконец, трубадур.

Францисканец решил, что Ромуальд есть посланное Богом испытание христианского терпения, и смолчал.

- Я давно хотел узнать, - начал рассуждать трубадур, видя, что его никто не собирается убивать, - вот, скажем, если кто-нибудь даст мне пощечину справа, то я, согласно Писания, должен подставить ему и левую щеку. Так? Так. А вот, если кто-нибудь даст мне пинка под зад справа? Должен я подставлять и левое полупопие под ноги этого негодяя?

Отец Эрменегильдо закрыл глаза и начала молиться святому Иерониму, чтобы тот наслал на Ромуальда немоту. Однако, то ли францисканец был в последнее время недостаточно благочестив, то ли святой Иероним недостаточно свят...

Тем временем на городской площади .уже спешно соорудили два столба. Доминиканские столбы являлись ноу-хау отца Бартоломее. Это он придумал делать наборы для аутодафе. Заранее подготавливался суковатый столб и вязанки дров, крестовины, веревки, кандалы. В нужный момент требовалось только собрать эту нехитрую конструкцию. В самый разгар сборки на площади внезапно появилась еще одна телега.

- Эй, смотри! - сказал один помощник палача другому. - Никак и францисканцы кого-то собрались жечь!

- Вот будет сегодня потеха! - мотнул головой второй.

- С францисканцами никакой потехи, - ответил первый. - Они дают ведьме яд. Он ее усыпляет, а перед тем как поджечь хворост, еще и душат, чтобы не мучилась.

- Столб то у них какой гладкий да маленький! А дров-то! Ведьма в три секунды сгорит! - возмущался второй.

- Либералы чертовы, - сплюнул первый. - Вот из-за таких у нас разгул чародейства! Из-за таких вот страшно детей вечером на улицу выпускать! Ведьм жалеют, а невинных младенцев убиенных, для шабаша - нет!

- Все это только до тех пор, пока кто-нибудь из них сам не пострадает от ведьмы, - со знанием дела заявил второй.

- Точно! С этими словами доминиканские работники принялись поливать хворост водой, чтобы уж их ведьмы-то получили по заслугам, изжарились на медленном огне, будучи привязанными к суковатым столбам.

- Однако мы так ничего и не узнали об изготовлении золота, - подвел печальный итог отец Бартоломее, глядя как дон Хуан, которого пытали бессонницей, клюет носом, уже нисколько не реагируя ни на крики, ни на холодную воду.

- Я уверен, что он просто не захотел открыть нам своего секрета, - кипятился дон Фердинанд. - Нужно еще немного времени, чтобы выведать у него эту тайну. Мы подвесим его на дыбе, я сам лично застегну на нем испанский сапог!