Марина Воронцова - Госпожа Эйфор-Коровина и небесная канцелярия

- Ставки, принимаются ставки! - донесся до ушей Вербиной чей-то звонкий голос. - Три к одному что донья Инесс Боскана-и-Альмагавера не всплывет и докажет свою невиновность! Спешите делать ваши ставки! Можно получить втрое против поставленных денег! Делайте ваши ставки!

На мостике толпились те, кто поставил деньги. Они смотрели на Любу внимательнее всего. Вербина окончательно перестала что-либо понимать.

- Полезай! - палач открыл мешок и сунул туда Любину голову.

- Что вы собираетесь делать?! Вы нарушаете права человека! Прекратите немедленно!

Палач невозмутимо наклонился к мешку и тихонько прошептал:

- Тридцать золотых - и я тебя притоплю.

- Что?! Отпустите меня немедленно! - Люба колотила руками и ногами, пытаясь выбраться.

- Не хочешь, как хочешь, - лаконично произнес палач, и крепко завязал мешок.

- Куда вы меня тащите?!

В следующее мгновение Люба поняла, что она летит вниз, а затем... мешок шлепнулся в ледяную воду. Мадам Вербина только успела вдохнуть. В мешке было так тесно, что пошевелить руками или ногами оказалось невозможным. Люба быстро шла ко дну. Легкие разрывались, она зажмурилась и приготовилась проститься с жизнью, втянув в себя воду, вдох!.. И вместо воды ей в легкие пошел воздух. Мадам Вербина открыла глаза и увидела, что мешок развязался и ушел на дно, а напротив плавает черт Бальберит в полном дайверском облачении! Он и приложил ей к носу кислородную маску. Люба хотела его придушить немедленно, но не могла ничего ни сказать, ни сделать, а только часто дышала, пуская целые столбы пузырей. Черт подмигнул ей левым глазом через свои очки и неожиданно схватил ее за руку. Люба почувствовала, как вода стремительно выталкивает ее наверх. Рассекая воду, словно торпеда, она вылетела из воды и оказалась на берегу!

Толпа загудела как пчелиный улей. Началась паника. Те кто стоял впереди, бросились прочь от доньи Инесс, а те кому было ничего не видно, принялись крепко напирать на передних. В результате возникла чудовищная свалка, над которой носилось хоровое завывание:

- Ведьма! Настоящая ведьма!

Палач, сложив из дубинки и бича какое-то подобие креста, с ужасом косился на мадам Вербину.

- Только попробуй наложить на меня какое-нибудь заклятие! Я тебя буду поджаривать на самом медленном огне, как копченую селедку!

- Бальберит! Сукин сын! - в сердцах крикнула Люба.

- Вы слышали? Вы слышали? - тут же пронеслось по толпе. - Она призывает черта! Спасайтесь!

Судья Эймерик трясущимся голосом, прячась за огромным плечом Пью, монаха- телохранителя, выпалил:

- Мы все были свидетелями! Донья Инесс, которую лишили возможности двигаться, не утонула! Больше того, мы все видели, что она вылетела из воды на берег! Налицо пособничество сатаны! Донья Инесс Боскана-и-Альмагавера, твоя вина доказана. После того как ты признаешься во всех своих преступлениях - тебя сожгут на костре. Аутодафе!

Отчитав эту скороговорку, судья Эймерик приподнял полы своей судейской мантии и бросился бежать.

- Стоять! Всем оставаться на местах! - Пью подставил подножку судье. Тот упал на землю, но, несмотря на то, что крепкие монашеские руки тут же схватили его за шиворот, все равно пытался уползти.

Доминиканцы окружили трясущихся судей.

- Суд будет закончен! - отец Бартоломео старался держаться за спинами телохранителей, но кричал очень громко.

Народ, увидев, что паника охватила даже высокую комиссию, окончательно разволновался и стал спасаться бегством. Люба с досадой смотрела им вслед. Вот почему сейчас Бальберит не сделает так, чтобы она с немыслимой скоростью убралась с этого берега, от палачей и сумасшедших монахов?

- Нужно только подписать, нужно только подписать, - тут же пропел в ухе голос черта. Любе показалось, что и воздухе на секунду появились его очертания. - Позови меня, когда будешь готова.

- Стой! - Но на Любин крик обернулись только судьи и доминиканцы.

- С кем ты говоришь? - спросил удивленно второй судья Роланд.

- С чертом, с кем же еще! - отец Бартоломео и не подозревал о том, насколько он прав.

Ромуальд подошел к восточным воротам города, где обыкновенно было очень мало народу. Однако, к полной неожиданности, он увидел длинный хвост телег, двуколок, повозок, стоявших на въезде.

- Эй! Что случилось? - спросил он у ближайшего крестьянина, сидевшего на телеге, нагруженной яблочными корзинами.

- Не знаю, похоже, наши чернорясные братья совсем спятили, - ответил крестьянин и сплюнул на землю. - Поговаривают, будто они ищут каких-то папских агентов.

- Ха! Вот это шутка, доминиканцы боятся папских агентов? Все радио, что собака вдруг испугалась кости.

- Зря смеешься, шут, - сердито буркнул Крестьянин, - слишком странные дела творятся в последнее время в ордене. Говорят, будто отец Бартоломео готовится объявить себя богом! Последние слова были произнесены очень тихо, почти шепотом.

- Ха-ха-ха! - Ромуальд схватился за живот. - Ой, умора! Знавал я одного одержимого! Он считал себя непорочной девой!

Крестьянин махнул рукой на трубадура и отвернулся. Ромуальд, улучив момент, тут же ухватил из ближайшей корзины яблок, сколько смог унести в двух руках и мгновенно скрылся в толпе.

Внимание трубадура привлекли силуэты старухи и монаха-францисканца. Оба сильно нервничали. Ромуальд влез на козлы какой-то крытой повозки, чтобы получше разглядеть этих персонажей.

- Батюшки! Да это же кормилица светлейшей доньи Инесс! Так-так... Интересно, что за тело они везут?

- Эй! - кто-то толкнул Ромуальда в спину. Тот обернулся и увидел, что это здоровенный бородатый мужик с огромным бельмом на глазу, а за его спиной целая стайка прехорошеньких девиц.

- Оля-ля! - воскликнул трубадур. - На богомолье едете, девушки?

Девицы ответили дружным хохотом, мужик зарычал и замахнулся хлыстом.

- За погляд тоже платить надо! - рявкнул он.

Ромуальд послал девицам воздушный поцелуй и собрался смыться, но верзила поймал его за шиворот и поднял в воздух, как будто трубадур ничего не весил.

- Посмотрел - плати! - зарычал он еще громче и погрозил трубадуру плеткой.

Скучающие путники, ожидающие досмотра у ворот, тут же окружили ссорящихся в надежде на хорошую драку.

- Стой! - завопил Ромуальд. - Я заплачу тебе!

По толпе прокатился вздох разочарования. Однако, как только мужик поставил трубадура на землю, тот поднял руку в воздух, требуя тишины. Затем вытащил из кармана серебряный пистоль и показал народу. Потом поднял его на уровень глаз верзилы и держал так несколько секунд. После этого громко и четко, словно королевский глашатай, зычным голосом объявил:

- Трубадур! Ромуальд заплатил сутенеру за погляд его веселых девиц видом своих денег! = И в следующую секунду проскользнул под брюхом лошади и исчез. Толпа разразилась зычным хохотом. Верзила щелкнул хлыстом, издал горловой рык и вернулся в повозку к "птичкам", под их дружный смех и колкости. Ромуальд, пробираясь под лошадями и петляя между телегами, поравнялся с Ариадной Парисовной и отцом Эрменегильдо.