Анна Алмазная - Меж молотом и наковальней [СИ]

— Что ты делаешь? — закричал Анри, скатываясь с кровати. — Убить хочешь?

Ну хотела. Когда-то. Не всерьез. Но кого интересует, что я хочу… Мое тело было само по себе, разум сам по себе и договариваться они, судя по всему, не собирались. Ужасаясь тому, что творю, я отвернулась к огромным стрельчатым окнам, отыскала резную ручку и повернула вниз, потянув створку на себя. Створка, на счастье, не поддалась.

— Катя! Ты чего? — тревожно спросил из-за кровати Анри.

Мое проклятое тело было упрямее и попыталось еще раз. Окно распахнулось, внутрь пахнуло свежестью и мокрой травой. Лепота! Если бы не…

— Катя!

Я вновь ухватилась за ручку, потянулась и оперлась ступней о край подоконника, приготовившись к прыжку. Там, внизу, тремя этажами ниже — мостовая. Серая, выложенная камнем. А на мостовой сейчас буду я. Даже смешно. Почему-то. Может, все это сон и сейчас я проснусь? А может быть иначе?

«Умри!»

Вот заладил-то, умри да умри! Сам умирай, если тебе надо!

— Катя! — чужие руки обхватили за талию, потянули назад, в комнату. Мы упали. И умом я благодарила, молча, а тело мое ругалось и рвалось из крепких объятий вампира:

— Умереть! Хочу умереть. И ты умрешь со мной! Слышал?

— Катя! — закричал вампир и не думая меня выпускать. — Утихомирься! Девочка! Приди в себя!

В комнату вбежали Саша и Ли. Ли зарычала, показав клыки, и стянула меня с Анри.

— Катя! — бросился ко мне Анри. — Она с ума сошла, останови!

— Оставайся там, — ответила Ли. — С Катей ничего не случится.

И встала между мной и окном.

— Мимо меня не пройдет, — спокойно ответила она.

Ага, если бы. Сдается мне, сегодня я мимо всех пройду. Я видела краем глаза, как Саша стянул с кровати одеяло и накинул его на Анри, но сама смотрела только на Ли. Как на врага смотрела, хотя внутри просила у нее прощения.

— Вон из комнаты! — закричал Саша. — Сгоришь, идиот!

— Ка-а-а-тя! — завыл под толстой тканью Анри.

Саша рывком поставил вампира на ноги и толкнул к двери:

— Ли позаботится о Кате…

— Еще как позабочусь, — сузила глаза Ли.

Еще кто и о ком позаботится.

— Ли, пусти, — взмолилась я. — Ли… пусти… не хочу тебя ранить.

— Силенок мало меня ранить… Прости…

Она двигалась стремительно. Я даже понять не успела, как Ли оказалась рядом. Лишь почувствовала касание к шее, легкое, почти играющее, и осела на руки подруге.

Очнулась я в затемненной комнате. Мягко светил стоявший на тумбочке светильник в виде какого-то экзотического цветка, а на расстоянии вытянутой руки сидела, удобно устроившись и укутавшись в плед, Ли, углубившаяся в чтение какой-то книги.

Забавно. Я уже невесть сколько в этом замке, а только теперь могу ее нормально рассмотреть. А ведь она похорошела со дня нашей последней встречи. Темный загар очень шел ее распущенным по плечам огненно-рыжим волосам, и лицо вовсе не портила россыпь светло-коричневых веснушек. Но дело было даже не в этом — Ли, казалось, светилась изнутри от счастья, и я невольно залюбовалась своей Тигровой Лилией, вовсе не желая нарушать вязкую приятную идиллию.

Только вот свербит в боку… и руки связаны за спиной. Связаны?

— Ли, ты что? — зашипела я.

Ли отложила книгу, поднялась с кресла и подошла ко мне:

— Я что? — спросила она. — Это ты хотела из окна выпрыгнуть, не я.

— Голова раскалывается, — прошептала я, отказываясь вспоминать то несчастное утро… Что это было, ради Бога?

— Естественно, раскалывается. Сначала карнизом по лбу, потом еще раз — створкой. Дорогая, ты до окна не добежала, а все равно живой осталась чудом. И все же, что случилось?

Чтобы я сама знала, что случилось. Я как бисер четок перебирала события того утра и, наконец, нашла нужное.

— Письмо, — вспомнила я… — Да… какое-то письмо на туалетном столике. А там…

Я сглотнула, вспомнив написанные на листке бумаги слова. Меня пытались убить? Осознание приходило медленно, будто продираясь через загустевший воздух, в душу закрадывался темный ужас. Почему меня хотели убить? Я никогда и никому не причинила зла. Так за что?

Дверь вдруг распахнулась, и вошел серьезный Саша, а за ним какой-то странный низкий, округлый господин в обвисших рейтузах, сером, поношенном свитере и с толстыми, смешными очками.

— Ну-с, — усмехнулся господин, показывая гнилые зубки. — Где наш пациент?

Я дернулась в веревках, чувствуя неладное. И не зря.

— Ах во-о-о-о-т где наш пациент, — потер господинчик пухлые ладошки, глядя на меня. От этого взгляда мне почему-то стало очень неприятно… очень. — Симпатичный пациент, приятно с такими работать!

Э-э-э-з… только я иначе себе лечение представляла. Почему-то.

— Ли, развяжи! — в ужасе закричала я.

Господинчик, не обращая на мои крики никакого внимания, танцующей походкой подошел к кровати и, медленно сняв очки, положил их на туалетный столик. Нагнувшись, он заглянул мне в глаза. А зрачки-то у него вертикальные! Зажмурившись, я пыталась отвернуться, но цепкие пальцы поймали за подбородок и вкрадчивый голос спросил в отлично чувствующейся с издевкой:

— Зачем тебя развязывать? Чтобы опять поглупело, мое бедное дитя.

— Пусти! — прошипела я. — Я тебе не сумасшедшая! Не имеете права меня связывать!

И дернулась на кровати. Но жеж… господинчик был упрямый и оставлять меня в покое явно не собирался.

— А кто говорил о сумасшествии… активная порча это девочка, и ничего более. А порчу снять можно и нужно. Вот сейчас и приступим. Только вот выбирай… либо ты перестанешь сопротивляться, и мы это сделаем быстро и безболезненно, либо…

Либо мне почему-то не понравилось. Но и даться «лечить» я почему-то не могла. Внутри все сопротивлялось и вопило: «Я против!»

— Катька, кончай выпендриваться, — вмешался Саша. — Ты же знаешь, ни я, ни Ли не дадим тебя обидеть.

Сашка не даст меня обидеть? Смешно. Но, наткнувшись взглядом на печальные глаза Ли, я сдалась.

— Хорошо.

Господинчик аж повеселел весь. Хлопнул пухлыми ладошками, и в комнату вошел раздетый до пояса детина и подхватил меня на плечо, даже и не подумав развязать. Я заставила себя не сопротивляться, хотя очень хотелось. Да и ехать таким образом, башкой вниз, оказалось на диво неприятно: лицо сразу же налилось кровью, и в зеркальных стенах коридора отражалось нечто уродливо-красное, недовольное и растрепанное, со здоровенной шишкой на лбу.

— Черт, — выругалась я сквозь зубы.

— Ой цветет калина в поле у ручья, — забасил вдруг детинушка. — Парня молодо-о-ого полюбила я…

— Еще и транс, — прошептала я, и детинушка, будто услышав, сразу же заткнулся. Вот и хорошо, у меня уши не казенные.

Лестница. Крутые ступеньки, неприятный холод и шершавость скользивших по бедру стен. И полумрак… проклятый полумрак с душным, водяным запахом. Бормотание семенившего следом господинчика делу не помогало: он смотрел на меня, как смотрит исследователь на интересную букашку. Впрочем, судя по зрачкам, господинчик какой-то сорт нечисти, наверняка, тоже бессмертный. А для таких я действительно не больше, чем букашка.