Геннадий Кофанов - Кто укокошил натурщика? [сборник]

— Да что вы говорите всё об искусстве да о литературе и тому подобных мимолётных бренных пустяках. Давайте лучше поговорим о чём-нибудь вечном. Ну, например, о какашках.

— Вот поэтесса тут пишет, дескать, в её сердце вонзилась стрела любви. Но я-то знаю: во-первых, не в сердце, а во влагалище; а во-вторых, не стрела, а…

— У женщин только извращения на уме: выйти замуж, создать семью, родить детей и так далее. А вот чтобы просто трахаться по-человечески, без таких вот извращений, — нет, их это, видите ли, не устраивает!

— Будь счастлив, мой дорогой! Да, будь счастлив, и как можно скорее! Ибо если ты в течение часа не станешь счастливым, то я тебе, мерзавцу, за это всю морду побью!

— Вася, ну давай поженимся!

— Нюра, для того, чтобы два человека поженились и вели совместную жизнь, у них должно быть много общего: общие взгляды, общие вкусы.… Вот мне, например, нравятся женщины, нравится за ними ухаживать, нравится с ними… гм… это самое. А тебе, Нюра, нравятся женщины?

— Мне, Вася, нравишься ты.

— Ну, вот видишь, Нюра: мне нравится одно, а тебе совсем другое. Как же мы можем пожениться, когда у нас настолько разные вкусы?!

— Я не буду плясать под твою дудку! — воскликнул Иван.

— Будешь! — нахмурился Пётр.

— Нет, не буду!

— Будешь! — Пётр сжал кулаки.

— Нет, не буду я плясать под твою дудку, — пролепетал Иван, отодвигаясь, — но с удовольствием спляшу под твою гармошку.

— Я достаточно умён, чтобы произносить мудрёные слова, но, к сожалению, не настолько умён, чтобы понимать то, что я говорю.

— Я его убил, а он взял и воскрес! Я его опять трудолюбиво убил, а он опять воскрес! Я его ещё раз, не покладая сил, убил, а он снова воскрес! Ну ни стыда, ни совести у человека! Никакого уважения к чужому труду!

— Ты пока ещё не научилась молчать. А ну-ка, потренируйся. Я включаю секундомер: молчи… Так, на этот раз ты продержалась восемнадцать секунд. Уже получше.

— Я тебе уже в сотый раз говорю: не повторяй одно и то же по сто раз!

— Пусть в меня первым бросит камень тот,… у кого нет конечностей!

— Росинант не вынесет двоих, — сказал Пётр.

Боливар, подумал Иван, но поправлять поленился.

— Скажи честно, что тебя привлекает: моя душа или моё влагалище? — спросила она.

— Конечно, душа! — соврал он.

— И вот однажды я подумал: а почему бы мне ни родиться. Взял и родился… Люблю, знаете ли, рождаться. Как сейчас помню: рождаюсь это я, рождаюсь… Я вообще талантливо рождаюсь. В чём в чём, а в рождении я просто виртуоз.

— Он работает педерастом… Тьфу, опять оговорился! Не педерастом, а пародистом. Похожие слова. Путаю.

— Я очень скромный. Я фантастически скромный. Я самый скромный человек во Вселенной. Не побоюсь этого слова, я просто таки гигант скромности. Скажу без лишней скромности, что все остальные люди по сравнению со мной в аспекте скромности просто букашки! Равных мне нет. Я нечто особенное, выдающееся, сверхъестественное! Вот насколько я скромный.

— Она работает, не покладая рук, как Венера Милосская.

— Разве Венера была труженицей?

— Нет, я не к тому, что «работает», а к тому, что «не покладая рук». Ты видел эту скульптуру? У неё же нет рук. И поэтому она их не покладает, ибо невозможно покласть то, чего нет.

— Слышала, какое страшное преступление случилось в соседней комнате? — спрашивает торшер у настольной лампы.

— А что там произошло?

— Там люстру.… Нет, мне трудно об этом говорить! Люстру повесили!

— Ах! Какое зверство! Бедняжка! Вечная ей память!

— Эээ.… На чём я остановился?

— На моей ноге.

— Разве я говорил о вашей ноге?!

— Нет, вы на неё наступили и остановились.

— Помнишь то время, когда ты была невинной девственницей? Да наверняка помнишь, ведь это было три минуты назад.

— Да кто вам дал право скрывать от народа красоту своих гениталий?!

— Если женщинам можно носить бюстгальтеры, а мужчинам нельзя, то это дискриминация по половому признаку! Мы, борцы за сексуальное равноправие, требуем, чтобы лёгкая промышленность выпускала бюстгальтеры и для мужчин!

— Некоторые, вместо того, чтобы валяться на диване и смотреть телевизор, занимаются работой, спортом и прочей допотопной ерундой. Дикие люди, отставшие от цивилизации!

— А вот тоже смешная обезьянка!

— Тс! Это директор зоопарка.

— Я тебя пристрелю, как блоху! — пригрозил Пётр.

А Иван подумал, что пристрелить блоху — дело очень непростое, даже почти невозможное.

— В знак протеста мы объявляем голодовку!

— И как долго вы намерены голодать?

— Аж до самого обеда!

— Ты разве богатый?

— Конечно! У меня денег как грязи! Например, полная ванна стодолларовых купюр, так что даже помыться негде. Пятый месяц хожу немытый, вонючий.

— Ну, это ты заливаешь!

— Да нельзя заливать: купюры размокнут.

— Как говорится, устами младенца…

— … сосётся сиська?

— Вы знакомы с корейской кухней?

— Да я на корейской кухне собаку съел!

— Вы такой умный!

— Это гнусная клевета! Я не умный. Я очень-очень умный! Не надо путать.

— Почему ты такой невесёлый? — удивился Пётр, продолжая ударять Ивана доской по голове.

— Ты веришь в существование человека?

— Нет! Никто из нас никакого человека никогда не видел, значит, человека вовсе не существует! Это просто чьи-то выдумки!

(Из разговора глистов в человеческом кишечнике).

— Быть или не быть? Вот в чём вопрос, — говорил принц Гамлет.

— Давайте не будем, гражданин, — говорит милиционер Терещенко.

— Человеку, вкусившему дух свободы, трудно смириться с несвободой!

— Вкусившему дух? Ха! Ты ещё скажи: погрызшему атмосферу.

— Люди! Берегите огонь от пожарников! — умоляет Прометей.

— Мы тут тоже, знаешь ли, не лаптем щи хлебаем, — говорил он, зачерпывая из котелка щи галошей.

— Он работник искусственный.

— Робот, что ли?

— Нет, в смысле: работает в сфере искусства. Рабочий сцены в театре.

— Как вас зовут?

— Ну, это смотря, куда именно зовут. Обычно меня зовут с помощью телефона.

— Спомощьютелефона?! Какое редкое имя!

— Он выведет из себя кого угодно!