Геннадий Кофанов - Кто укокошил натурщика? [сборник]

Мистер Иванов: Я хочу поднять этот бокал за процветание чего-нибудь этакого, хорошего!

Сеньор Петров: Не возражаю.

Месье Сидоров: Поехали!

Выпивают залпом. Суетливо заедают квашеной капустой.

Сеньор Петров: Ух, хороша жидкость! Где достали, мистер Иванов?

Мистер Иванов: Сам гнал. Позавчера, на вилле «Аксинья». Знаете, на острове Мальта? Вы там были, месье Сидоров.

Месье Сидоров: Да, я был у вас на вилле «Аксинья».

Мистер Иванов: У меня там аппаратик припрятан, так что я произвожу потихоньку первачок по-мальтийски. Когда летел на эту встречу, прихватил в оба кармана по бутыли. Таможенников пришлось подкупить картинами Рубенса, чтоб не отобрали самогон.

Сеньор Петров: Эти таможенники совсем распоясались. Я намедни вёз из Киргизии в Голландию пачку порнографических журнальчиков, так пришлось сунуть таможне древнегреческую статую третьего века до нашей эры, чтоб журнальчики не изъяли. Три шкуры дерут, гады, с трудового миллионера!

Месье Сидоров: Не говорите за столом о таможне, а то меня стошнит.

Мистер Иванов: Ну тогда наполним бокалы и выпьем за процветание ещё чего-нибудь!

Выпивают, заедают, молчат.

Сеньор Петров(вяло): Ну шо, мужики, споём старинную буржуазную. (Поёт). Шумел тростник и пальма гнулась…

Все трое падают под стол и засыпают.

Занавес

Август 1993 года.

Вываливаясь сбоку, сохраняй неподвижность мыслей.

Ибо сказано: бреющийся бананом да иссякнет!

Святой Ч. говорил мне в период поедания тарани:

— Изыди, Геннадий Михайлович, аки трезвенник!

А в воздухах шныряли банальные словеса, спорхнувшие с моих уст. Не воробьи, мрази, не воробьи…

Кто-то шевелил извилиной внутричерепной, кто-то вешал вермишель на уши внимающих организмов, кто-то кому-то ломал кайф и челюсть, а я впал в созерцание святого Ч. В период поедания тарани…

Оный же святой Ч. говорил, согласно званию, афоризмами да притчами:

— Один человек словил муху и оторвал ей заднюю ногу. Что сие значит?

— Он был садист? — робко ответствовал я вопросом на вопрос.

— Изыди, Геннадий Михайлович! — грустил святой Ч., погружаясь низом лица в пену.

— Он был естествоиспытатель, экспериментатор! — предположил я.

— Пред кем мечу икру? То бишь не икру, а бисер! Суть притчи в том, что мушиная нога не имеет применения, как, например, нога быка, или оленя, кои можно употребить в питание. Так иные скудомыслые отрывают ошмётки скудных суетных информаций, вместо припасть к великому и вечному! Уразумел квинтэссенцию моей басни?

Вываливаясь сбоку, сохраняй неподвижность мысли.

Ибо сказано…

Конец

12 августа 1993 года

Древнеримский император Гай Юлий Чухопупенко стирал свои любимые сиреневые носки, когда в зал, топая импортными сандалиями (Made in Kyrgyzstan), вошёл древнеримский же сенатор Септимий Брут Квадригошвили.

— Приветствую тебя, о древнеримский император Гай Юлий Чухопупенко! — живописно подняв руку, густым басом выстрелил сенатор, и гром его мощного голоса был столь неожиданным, что не успей сенатор схватить императора за волосы на левой ноге, тот булькнул бы в мраморный бассейн, в коем стирал вышеупомянутые носки.

Волосы на ногах императора оказались на редкость прочные, благодаря чему император намочил только голову и руки, прежде чем был водворён на прежнее место — на берег мраморного водоёма в зале императорского дворца. Чего нельзя сказать о затонувших носках.

— Сколько раз просил не орать в ухо! — сердито проворчал Гай Юлий Чухопупенко, потирая волосатую ногу.

— Виноват, гражданин начальник, — щёлкнув пятками сандалий, извинился Септимий Брут Квадригошвили.

— Я слушаю тебя, сенатор, — произнёс кесарь, провожая грустными глазами углубляющиеся сиреневые пятна.

— Чего? А! Я говорю: приветствую тебя, древнеримский импе…

— Стоп! Это я понял. Дальше!

— Дальше? Гм. Дальше: …ратор Гай Юлий Чухопупенко!

— Дальше!!!

— Всё!

— Как — всё? Ты приплёлся только для приветствия?!

— Ну да.

— Свободен!!!

— Я могу идти?

— Иди на… Ага, заседание сената!

Проводив злым взглядом удаляющегося сенатора, мокроголовый древнеримский император Гай Юлий Чухопупенко пошёл искать длинную палку или иное приспособление для ловли в воде носков.

Чем закончилась носкалка (если бы он ловил рыбу, это называлось бы рыбалкой, но поскольку носки…) — исторические источники умалчивают.

Начало 90-х годов XX века.

— Ну и что! — не унимался Людовик Кавернадцатый, устало почесав пластмассовую корону.

— А то, Ваше Выскочкество, что наша армия в окружении врагов, и будет с часу на час окончательно разгромлена, — ответствовал Терентий Харитонович Дюпель — зам короля по общественной работе.

— Ну и что, ядрить её в ядра! — хмыкнул Людовик, почесав ногтем торчавший из кармана резиновый скипетр. — На кой ляд нам армия сдалась. Одни расходы. И вообще, я против гонки вооружений и за роспуск армий!

— Нет, ну всё же наши же люди. Жалко! — возразил Терентий Харитонович. — Их же посадят в концентрационный лагерь и будут кормить одними ананасами с рябчиками. Тоска зелёная. Они же, милые, со скуки затоскуют. Кино в концлагерях только по выходным крутят. А стриптиз-шоу всего раз в месяц приезжает. И в такой тоске наши доблестные солдаты проведут целый год! В карты играть не разрешают, только в бутылочку с поцелуями. А это, знаете ли, чревато… В общем, кошмар!

1981 г.

Примечание: это написано молодым фрезеровщиком приборостроительного завода во время вынужденного простоя без отрыва от фрезерного станка.

— Борис Евгеньевич, давайте совершим половой акт, — сказала Эммануэла Сидоровна своему супругу.

— Давайте, я не возражаю, Эммануэла Сидоровна, против проведения данного мероприятия, — отвечал Борис Евгеньевич, вытирая салфеткой сметану с подбородка и волосатой груди. — Обнажайтесь, гражданка.

Гражданка обнажилась и приняла горизонтальное положение в брачном ложе. Супруг, почистив в ванной зубы и смыв остатки сметаны, переместился в спальню, погасил свет и присоединился к Эммануэле Сидоровне, укрывшись с ней одеялом. «Директор Курявасин со дня на день переберётся в министерство, это ни для кого ни секрет. Гогоперидзе метит в его кресло, — размышлял, приступая к совокуплению, Борис Евгеньевич. — Но это мы ещё посмотрим. Демьян Харитонович недолюбливает этого горца. У меня есть шанс…»