Дэйв Макара - Попаданы

Я, неоднократно горевший и в истребителе, и в боевом доспехе, и просто — горевший, никогда не испытывал такого ужаса, как при нападении этой восьмиметровой машины смерти!

За тот десяток секунд, что смесь василиска, мантикоры и ещё трёх-четырёх геральдических чудищ, катилась на нас, хлопая крыльями и отталкиваясь от почвы когтистыми лапами, вниз по склону, в безвозвратные потери ушли все наши "восьмилапы"!

Все шестеро, прошедшие войну от начала и до конца, просто подвернули под себя свои ходули, щелкнули жвалами и замерли, отказавшись от жизни!

Существо, увидев, что врагов поубавилось, оттолкнулось ещё сильнее, хлопнуло парусами своих крыльев и открыло зубастый клюв, исторгая из себя ужасающую какофонию звуков, от которой нашим кошко-егерям пришлось и вовсе худо: добрый десяток из них просто покатились по земле, зажимая свои чувствительные уши.

Довольное существо приземлилось и "словило" первый выстрел — от моего соседа, с его "коротышом".

Через секунду к нему присоединились и остальные, старательно выискивая местечки, попадание в которые раздражали особь сильнее всего.

Мой "пливак" и имперский "сипач" — оружие похожее и по типу, и по качеству исполнения, и по наносимому ущербу, безостановочно посылали в сторону противника сгустки плазмы.

Знаете, чего мы добились, в конце концов?

Ни-че-го!

Наши хваленые стрелки рикошетили во все стороны от странной шкуры животного, плазма стекала на землю или впитывалась, попадая в глаза или разинутую пасть.

Станнеры искрили и, при наведении на существо, превращались в мертвые машинки, исторгающие из себя клубы вонючего, синего дыма.

Имперцы, с их энергетическим оружием, добились чуть лучших результатов — удачным выстрелом смогли отсечь кончик пера, с левого крыла.

Которое, тварь подхватила своим гибким хвостом и отправила… Себе в рот!

Всё!

Когда до нас осталось пяток шагов и стрелять плазмой стало поздно, мы с оператором "сипача", переглянулись и потянулись за честно уворованными "бензопилами".

"Бензопилами" мы разжились все.

Из принципа.

Даже "восьмилапы" прихватили с собой эти, им, в общем-то, ненужные, устройства.

Обида была сильнее здравого смысла: мы так старались, расчищали эту посадочную площадку, а нас так "ништяково" прокатили!

А, может быть, это было предчувствие?

Не знаю.

Существо, сблизившись до тесного контакта, расшвыряло нас как кегли, отмахнулось хвостом от надоедливого "сипача", попытавшегося её догнать, хвостом и скрылось в джунглях, оставив нас стоять в ступоре.

Никогда, ни "до", ни "после", я не чувствовал себя таким… Униженным!

Все наше оружие, выучка, опыт — все пыль по сравнению с существом, на пути которого мы встали.

Хрипящий "сипач", поймавший хвостом по вдоль хребта, отвлёк меня от рефлексий.

Имперская аптечка, чудесное изобретение, которое мы, всеми правдами и неправдами старались достать, выручила и на этот раз — медикаментов на раненного ушло изрядно, зато и в живых разумный остался.

Всего из пятидесяти в живых после встречи с существом осталось двадцать четыре.

Наши "восьмилапы", "кошачьи" и несколько, подвернувшихся под горячую лапу, дагрийцев и пантеков.

На прощальный костер, мы, оставшиеся в живых, вырезали добрых полкилометра леса!

Плечом к плечу, отправились в свой последний путь к Звездам, бывшие враги.

Джунгли, от вставшего вровень с верхушками деревьев, пламени, замерли в ужасе.

Шестеро раненых, восемнадцать побитых и униженных вояк, смотрели в огонь, провожая в последний путь своих товарищей.

Как всегда, чтобы понять простую истину — война нужна лишь торгашу — приходится платить воистину страшную цену.

В реве пламени, треске прогорающих стволов и веток, мне слышалось лишь одно слово: "Мажгелет"!

На одном из языков пасаекху, это слово переводилось как "звездный зверь" или "зверь-звезда".

База имперцев, молчком выслала за нами лёгкий бот, в отличии от союзной.

При каждом строе, у каждого правительства, есть только одна проблема — люди.

Отогнав унылое воспоминание, я снова уставился на звезды, холодно взирающие на меня через стекло обзорной палубы.

Больше меня никто не рискнет разбудить пинком, как это было в начале. И я, ни за что, не полезу в рискованные авантюры и не кинусь примирять все стороны, ощетинившиеся оружием.

Я просто вернусь к себе и заберусь в самый дальний уголок, где на мои глаза, кроме наших друидов, мне никто не попадется.

И буду бродить по звериным тропкам, уступая дорогу зверью и любоваться восходами и закатами, улыбаясь и довольно потягиваясь, предвкушая темную ночь или дождливый день — простые времена суток, времена года…

Ни один из двух моих браков не оказался "навсегда", а поведение наших избалованных вниманием женщин и вечные игры в телепатию, отбили охоту снова затевать ту тягомотину, что называется семейной жизнью.

Если станет совсем невмоготу — проще познакомиться по переписке с нашанной или "звякнуть", той же Рии…

Надоели мне русские красавицы, с их тяжёлыми косами и не менее тяжелыми характерами, от которых и избы горят, и кони дохнут, на лету.

Оперевшись на перила локтями, от души вздохнул и рассмеялся: так начинается новая жизнь.

Впервые за двадцать лет, я стою и любуюсь на звезды, не рассчитывая, как буду вести боевые действия и как буду уносить ноги. Впервые — я в обычной "гражданке", а не в военной форме, камуфляже пехотинца, бронекостюме штурмовика или скафандре пилота.

И впервые мне на душе так хорошо, что я уже стал задумываться, а хочу ли я вернуться на планету, с которой сделал свой первый шаг в холодную пустоту межзвёздного пространства.

— Встал, *опу отклячил… — Донеслось до меня из-за спины, на чистейшем русском. — Придурок…

Проходящий мимо, старательно попытался толкнуть меня бедром, очищая дорогу.

Будь вокруг толчея или другое настроение — я бы просто сдвинулся: сам не люблю, когда корма занимает всю дорогу.

На невезение проходящего мимо студентика, фраза, сказанная им по-русски, меня взбесила.

Отработанные сотней тренировок движения и связки, вбитые в самые темные зоны подсознания, вырвались наружу.

Локоть воткнулся парню в живот, продавливая дряблые мышцы почти до позвоночника.

Вниз — в то самое место, столь нежно любимое-ценимое подобными существами и вверх, разбивая нос и губы.

Подшаг, захват за шею и бросок.

Громкое "шмяк" возвестило, что студент — обычный куль с картошкой, не способный ни на что, кроме вечного брюзжания и нытья.

С громким воплем: "наших бьют!", вокруг меня стала собираться немаленькая группка наших студентов, торопливо закатывающих рукава и хрустящих суставами.

— Ша, креветки! — Вырвалось у меня, по старой памяти. — На кого баллон катите, маломерки?!