Константин Соловьев - Восьмое Небо

Ройал-Оук пристально наблюдал за Ринриеттой всеми своими оконными проемами, которых кругом было бесчисленное множество, больше, чем звезд на небосводе. Под его взглядом Ринриетта невольно терялась, начиная ощущать беспричинную неловкость, отчего наверняка выглядела грубым и неотесанным провинциалом, случайно залетевшим в чужую стаю. Она то и дело терялась в бесконечных лабиринтах города, улиц которого было больше, чем ветров на ее навигационных картах, путала направление и забывала названия, а если приходилось заговорить, неизбежно пугала собеседников не к месту выбивающимся жутким акцентом.

Ройал-Оук взирал на нее так, как совсем недавно она сама, прогуливаясь по нижним палубам баркентины, взирала на бесчисленных подопечных Шму, глуповатых и суетливых карпов. Он безошибочно узнавал в ней чужака, как бы она ни маскировалась, окатывая королевским презрением, небрежным как мимолетный порыв ветра. Это презрение было в невидящих глазах мраморных статуй, изваянных с неизвестных ей людей. В безразличном взгляде гвардейцев королевской воздушной пехоты, облаченных в их легендарные мундиры из кожи ската и высокие шапки. Даже в воздухе Ройал-Оука была разлита толика презрения, отфлильтровать которую был бы бессилен даже огромный голубой кит.

Первые дни это настолько подавляло, что Ринриетта не осмеливалась выходить на центральные улицы или спускаться в порт – ей казалось, что даже прохожие за ее спиной шепчутся, обсуждая ее ужасные манеры или смешное произношение. «Смотрите, - словно шушукались благообразные леди и джентльмены, исконные жители Сердца Каледонии, - Как широко и нелепо она ставит ноги, ни дать, ни взять, идет по палубе в шторм!.. А что за пристальный взгляд! Кое-кому не мешало бы узнать, как принято вести себя в обществе! Ладно - взгляд, но как она одета!..» Смущаясь и глядя себе под ноги, Ринриетта устремлялась прочь, чувствуя обжигающий румянец на щеках.

Этот остров, который отныне был ее домом, не походил на привычный Порт-Адамс – настолько, насколько королевская форель не походит на невзрачную серую плотву и всякое сравнение лишь подчеркивало это. На фоне уютных рестораций Ройал-Оука пиратские трактиры выглядели грязными рачьими норами. Причалы королевской гавани смотрелись элегантным и изящными, словно их сооружали сами апперы, пристань же Порт-Адамса была столь условным сооружением, что зачастую корабли останавливались лишь врезавшись в чей-то дом.

Там, на Порт-Адамсе, ее окружали совсем другие лица и запахи. И хоть запахи, доносившиеся с ближайших рынков, обычно были удушливы и зловонны, а исчерченные шрамами лица зачастую нагоняли всамделишней жути, она привыкла именно к такому окружению и это то и дело отравляло ей жизнь на столичном острове.

В хаотичных переплетениях переулков Порт-Адамса, среди развороченных мостовых и ветхих домов, собранных по большей части из остовов кораблей, она ощущала себя на привычной высоте. Здесь же, среди мрамора и стекла, в двенадцати тысячах футов от Марева, ей то и дело приходилось бороться с желанием пошире открыть рот, чтоб сделать вдох – точно здесь не доставало кислорода.

«Это последствия отравления, - уныло думала она, разглядывая статую легендарного адмирала Аллакофора, устремившего в зенит шпагу, - Там, среди неудачников, воображающих себя пиратами, я была на своем месте. Там я была Алой Шельмой, предводительницей Паточной Банды. Надо мной смеялись, иногда в глаза, о моих подвигах рассказывали анекдоты, но в одном Порт-Адамс был честен – там меня считали за свою. Здесь я кажусь себе крошкой планктона, одной из миллиона других. Надо перебороть это, тогда и вкус к жизни вернется».

«Малефакс», которому она осмелилась изложить свои подозрения, был с ней полностью согласен:

- Так уж заведено мудрой Розой, что популяции разных созданий не уживаются на одном ветру, будь они рыбами, моллюсками или даже планктоном. Или вы думаете, что мне легко общаться со здешними гомункулами, безмозглыми куклами, способными разве что заварить хозяину чая да возвестить о приходе гостя?.. К счастью, во все времена в небесном океане встречаются виды, недовольные подобным положением вещей. Они-то и придумали штуку, которая теперь поможет нам обоим.

- Штуку? Как она называется?

- Всего одно слово, - всезнающий гомункул глубокомысленно усмехнулся, - Мимикрия.

Ринриетте оставалось лишь с досадой хлопнуть себя по лбу.

- Кажется, вместе с треуголкой я потеряла и то, к чему она крепилась!

На следующий же день она записалась к здешнему парикмахеру. Последующие несколько часов стали для нее настоящим испытанием, более серьезным, чем то, которому когда-то подверг ее Дядюшка Крунч, заставляя разбирать сигналы гелиографа. Оно требовало не так много сил, но куда больше усидчивости и терпения.

- Интересный фасон, - сдержанно заметил парикмахер, строгий седой джентльмен, усадив ее в кресло и осматривая ее волосы с нескрываемым презрением, - Могу ли я предположить, что последние два года вы провели после кораблекрушения на необитаемом острове?

Ринриетта мучительно покраснела. На «Вобле» никому и в голову не пришло бы корить капитанессу за выбор стрижки, к тому же, короткие волосы имели, на ее взгляд, немало весомых преимуществ – они не лезли в глаза во время шквального ветра, не собирали пыль по всему кораблю и не служили искушением для вечно голодного вомбата, обожавшего вертеться на чужих плечах. За столько лет стрижка давно превратилась для нее в формальность, тем более, что и зеркал на «Вобле» не водилось - мало какое зеркало способно без ущерба перенести хороший десятибалльный шторм.

Строгий седой джентльмен скорбно вздохнул, ощупывая торчащие в разные стороны капитанские вихры, черные, как смола, и такие же упрямые.

- Ох… Пожалуй, я смогу немного исправить ситуацию, если в моем распоряжении будет некоторое время. Осмелюсь рекомендовать вам формандский фасон «Орагье», он обещает опять войти в моду в этом сезоне. Короткое каре и… кхм… небольшая косая челка, и вот тут…

Ринриетта безропотно подчинилась – ее представления о царящей на островах Унии моде были еще более расплывчатыми, чем познания о ветрах южного полушария.

Парикмахер старался истово, сильнее, чем небоходы на кабестане, и результат его работы Ринриетту приятно удивил – из зеркала на нее смотрела весьма странная особа, пожалуй, вполне благообразная по меркам Ройал-Оука, если бы не напряженный, точно высматривающий что-то на горизонте, взгляд. Судя по всему, джентльмен, орудовавший ножницами, также высоко оценил свою работу. Услышав названную им цену, Ринриетта мысленно поблагодарила Линдру за то, что на ее ремне больше не было абордажной сабли – рука сама собой потянулась к несуществующему эфесу.