Константин Соловьев - Восьмое Небо

- Я не могу управлять тем, чего не чувствую!

- Вам надо помнить, что вы разрознены, но между вами есть связь. Ваше тело в порядке, если не считать пары ссадин. Ваш разум сейчас парит в гуще нематериализованных чар, сотрясаемый колебаниями магической бури.

- Но я не магическое существо! Я человек!

Последнее слово далось труднее всего. В этом мире не было ничего человеческого. И ее самой тоже не было. Она была лишь зыбким отпечатком того, что когда-то существовало или могло существовать, крохотным бликом гелиографа на поверхности облака.

- Что такое разум? – меланхолия «Малефакса» зазвенела вокруг звоном серебряных колец, на миг скрасив все окружающее синильным привкусом миндаля, - Разве ведьмы, направляя магическую энергию, не делают это силой мысли? Все ветра в воздушном океане взаимосвязаны, даже если дуют в разные стороны. Все энергии связаны между собой, даже если имеют разную природу и частоту. У мироздания нет глубины, капитанесса, оно бездонно. Возможно, на каком-то из его бесчисленных эшелонов излучение человеческой мысли и излучение чар отчасти переплетаются…

На миг ей показалось, что в этом есть какой-то смысл. Переплетение чар создает разум. Разум управляет чарами. Все ветра связаны. Все…

- У меня нет на это времени, «Малефакс». Мне нужно добраться до сердца «Барбатоса». Ты его видишь?

- Неподалеку от вас, - тотчас отозвался гомункул, - Бочонок лежит на палубе в восемнадцати футах и шести дюймах от вашего тела. Вы коснетесь его, если будете двигаться по прямой лицом на юго-восток.

Ринриетта едва не взвыла.

- Здесь нет прямых! Здесь нет направлений!

- Я знаю, - терпеливо сказал он, - Вы в спектре смешения, но вы не беспомощны. Вы можете двигаться – если будете представлять, что происходит. Вам надо лишь синхронизировать разум во всех плоскостях, если вы понимаете, что я хочу сказать. И сделать это лучше побыстрее.

Она беспомощно оглянулась. Мир вокруг нее клокотал, вздымая чудовищные нагромождения бессмысленных символов и кривых. Накатывающий ветер с запахом дубовой коры бил ее в лицо, оставляя на губах привкус горькой обиды. Шипастые подозрения кололи подошвы, отчего в следах оставались лужицы фальши. Светящее вместо солнца сомнение заставляло кожу на плечах сморщиваться, превращаясь в неопределенные возможности.

- Я не могу… - простонала она, - Это не мой мир!

- Сделайте его своим.

- Как?

- Представьте.

Ринриетта попыталась представить себе капитанский мостик – таким, каким видела его в последний раз. И мир вокруг нее вдруг забурлил, перекраиваясь на лету, образуя новые узоры из беспорядочных прежде кривых и новые смыслы из утраченных и никогда не существовавших понятий. Она вдруг обнаружила, что стоит посредине не очень широкого, но длинного коридора, чьи стены образованы фрагментами несочетаемого, отчего даже задерживать взгляд было опасно. Часть из прогорклого черничного варенья сочеталась с частью из прошлого четверга. Часть из шерстяного палантина – с частью рыхлой надежды. Палуба – или то, что она попыталась представить палубой – состояла из покрытого ржавчиной фаянса, несбывшихся снов и рыбьего жира.

- Неплохо, - сдержанно одобрил «Малефакс», - Далеко от реальности, но сейчас вам не нужна реальность. Вам нужна связь. Идите вперед. К сердцу «Барбатоса». Вы видите его?

Она видела. Это была сфера чистого света, лежащая где-то бесконечно далеко впереди. Так далеко, словно они с ней находились на разных концах огромного тысячемильного корабля.

- Восемнадцать футов и шесть дюймов, а?

- Расстояние здесь не имеет значения. Его здесь и нет. Но вашему телу там, в реальности, придется преодолеть его. А вам придется некоторое время быть для него штурманом.

Она шагнула, не задумываясь, как это сделала. Просто инстинктивно передвинула ногу, которой не ощущала. И вдруг обнаружила, что идет. А может, это состоящий из беспорядочного переплетения чар мир двинулся ей навстречу. Это было… странно. Это пугало и поражало одновременно. Но Ринриетта смогла сделать второй шаг. И, почти не заметив, третий.

- Все отлично, - заметил «Малефакс», - Вы движетесь. Медленно, но вполне целеустремленно. И выглядите так, словно опрокинули по кружке рома в каждом кабаке от Эмдена до Гангута.

- Во имя Розы, заткнись.

- Слушаюсь, прелестная капитанесса.

Она шла вперед. Постепенно она даже стала замечать контуры своего тела. И хоть они были фальшивые, как отражения звезд из никогда не существовавших созвездий, это помогало. Главное было – смотреть неотрывно вперед.

Она шла вперед, натыкаясь на острые углы из необоснованных теорий и спотыкаясь о выпирающее сочувствие незнакомцев. Ей приходилось перешагивать пропасти из непоколебимых предпочтений и продираться сквозь зазубренные россыпи решительной неотложности. Это был мир, созданный из осколков, обрывков и объедков – ее собственного рассудка, чар и окружающего мира. Страшное путешествие по миру, в котором нереальность была не элементом, а основной, сутью и первопричиной.

Сфера сделалась ближе. Ринриетта видела ее маслянистый блеск и ощущала источаемый ею запах фаршированной самодовольными снами рыбы. Сколько шагов ей потребуется, чтоб дойти? Она этого не знала. Даже если бы она смогла как-то перевести расстояние в мили, футы или дюймы, это бы все равно ничего ей не сказало. Но она знала, что сделает, как только доберется до нее. Возьмет – и изо всех сил треснет об палубу. Даже если та будет состоять из избитых мотивов вперемешку со вчерашним жарким.

- СТОЙ.

Мир пошел рябью, выстроенные с таким трудом стены несуществующего мостика едва не рассыпались под напором чего-то извне, несмотря на то, что в этом мире не было ни лицевой стороны, ни изнанки. Это не помешало Ринриетте ощутить, как хрупка и иллюзорна выстроенная ею конструкция. Как крохотная лодчонка, парящая в небесном океане, которую раздавит первый же порыв грозового шквала.

- Он почувствовал, - голос «Малефакса» зазвучал напряженно, царапая ей затылок, - Не думал, что это случится так рано. Его сила…

- ОСТАНОВИСЬ. ИНАЧЕ ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ ДАЖЕ ПОЖАЛЕТЬ.

В мире, не знающем материальной формы, голос «Барбатоса» был не звуком, он был сочетанием всех самых ужасных и отвратительных вещей, которые только может вообразить человеческое сознание. Скрежетом пилы по костям, лязгом ржавого капкана, зазубринами на абордажном тесаке, хрипом умирающего, влажной землей на могиле, привкусом запекшейся крови на губах.

- Он пытается пробиться к вам, - Ринриетте показалось, что «Малефаксу» приходится прикладывать усилие, чтоб сохранять свое обычное самообладание, - Можете не беспокоиться, мы с «Аргестом» делаем все возможное, чтобы…