Игорь Подгурский - Иду на «ты»

– Я море за версту чую! Скоро на набережную выйдем.

Он подтянулся, довольно потер руки и бодро зашагал вперед.

Батыр молчал. По его мнению, в приморском городе все дороги должны вести к морю. Или от моря. Короче, пятьдесят на пятьдесят, как в той героической киноленте.

Два часа сорок три с половиной минуты спустя они все еще продолжали идти. Если быть абсолютно точными – идти продолжал Лева, а потный и злой Батыр сидел на обочине поселковой дороги и злобно ругался на языке великих предков своего жуза.

Мокрый от жары Задов обернулся к беку и умоляюще просипел пересохшим голосом:

– Батыр, заклинаю тебя молоком степной кобылицы, еще парочка километров. Нюхом чую – море за теми горами.

Батыр зашарил руками по горячему асфальту в поисках подходящего булыжника, но не нашел, поэтому тяжело вздохнул, молча поднялся, перешел дорогу и тут же поймал попутный грузовичок, на бортах которого чьей-то твердой рукой было написано «Свободу Абхазии!»

– К морю, на набережную! – решительно скомандовал бек, вальяжно разваливаясь на кожаном сиденье и ни секунду не сомневаясь, что выбранное им направление единственно верное.– Двойной тариф!

– Зачем обижаешь, дарагой! Так езжай. Турыст, да? – Грузовичок обдал опоздавшего Задова облачком пыли и умчался.

Еще час спустя Задов обнаружил бека на набережной за столиком уютного летнего кафе в окружении двух местных стариков. Компания кушала шашлык и степенно обсуждала достоинства местной и степной кухни. Недостатков, как догадался Лева, обе кулинарные школы были лишены по определению. На столе стояло вино и бутылка «Смирновской».

Задов осуждающе глянул на захмелевшего бека, рухнул на свободный стул и хрипло потребовал боржоми. Старики глянули на Леву как на врага абхазского народа и, покивав беку, распрощались.

Утолив за неимением боржоми жажду местным прохладным вином, Лева повеселел. Рядом шумело вечернее море. Волны разбивались о галечный пляж, стараясь дотянуться резвыми белыми языками пены до каменных плит набережной.

Лева достал из кармана бриджей фотографию, посмотрел на нее и подумал вслух:

– Налево пойдешь – без портов останешься, направо – голову сложишь. Вопрос – куда идти?

– Может, прямо? – нерешительно предложил Батыр, чувствуя перед Левой хотя и очень легкую, но все же вину за бегство и оставление товарища на дороге. Русские присказки он знал неважно, а Левины слова частенько принимал всерьез, особенно если тот говорил сам с собой.

– Если прямо, ты утонешь, адмирал. А мне берег турецкий не нужен.

Они присели на парапет набережной, протянули руки и стали разглядывать отдыхающих. Толпа загорелых до черноты или чуть-чуть тронутым солнцем курортников размеренно фланировала по набережной, наслаждаясь беззаботным и бездумным отдыхом. Милостыню подавали им плохо, и в основном Леве, потому что жирный бек на оборванца похож не был, да и Левину легенду в глубине души считал полным идиотизмом.

Сидеть на теплых, нагретых солнцем плитах было приятно. Напарники умиротворенно, но внимательно разглядывали людей, стараясь найти среди них фотографа и его живые декорации. Прошел час. Пока им удалось собрать лишь горстку мелочи и присмотреть с полдюжины субъектов с висящими на груди фотоаппаратами и видеокамерами. Но ни один из них под описание не подходил.

Настроение начинало серьезно портиться, когда внимание их привлек вихрастый малыш, повисший на руке молодой мамы – явно не местной худенькой блондинки с отчаявшимся взглядом и авоськой, полной мандаринов. Хорошо поставленным голосом малыш упрямо и, судя по поведению мамаши, очень давно канючил:

– Ма-а, купи домой обезьянку… Купи-купи-купи-купи! Ну ма-а!

– Никаких обезьян,– устало отвечала мать, буксируя за собой упирающегося сына.– Мне тебя с твоим отцом хватает. Обойдешься фотографией. И так уже не дом у нас, а зоопарк. Осталось табличку на дверь повесить.

– За-а мной! – бодро протянул Лева и двинулся в сторону, откуда появились мать и юный натуралист.– Он рядом, спинным мозгом чую!

– У меня тоже волосы на спине зашевелились,– вяло отозвался Батыр и поплелся вслед за ним.

Идти за Левой было удобно. Широкими, обтянутыми тельняшкой плечами он рассекал толпу, как ледокол – весенний припай. Гомонящая людская масса легко и дружелюбно расступалась перед улыбчивым Задовым.

Там, где с набережной уходил вниз выложенный неровным камнем спуск на пляж, и обосновался разыскиваемый ими фотограф. Под низкой пальмой стоял столик из белого пластика. Рядом – пара таких же пластиковых стульев. Чуть поодаль расположилась тренога с фотоаппаратом.

На столе неподвижно лежал маленький крокодильчик, пасть которого была завязана прочным кожаным ремешком. Рептилия лежала неподвижно. Если бы глаза ее время от времени не моргали, можно было бы подумать, что это чучело. Глазки у зеленой твари оказались злые, и смотрела она внимательно и нехорошо, словно прикидывая минимум необходимых действий, когда челюсти вдруг освободятся. Из левого глаза у крокодильчика сочилась маленькая слезинка.

На одном из стульев сидел человек, увешанный фотоаппаратами. Короткая майка обтягивала объемистое брюшко. Был фотограф безнадежно лыс, но отсутствие волос на голове успешно компенсировалось густой растительностью на руках. В районе плеч волосы свивались в настоящие шерстяные эполеты. Фотограф напоминал пирата, списанного на берег за профнепригодность.

За одну из ножек его стула был привязан поводок, застегнутый на шее у маленького тигренка. Тигренок лежал в тени пальмы и печально грыз желтый теннисный мячик. На другом стуле сидел, поджав под себя ноги, лямуриец собственной персоной.

Несмотря на жару, на голове у него красовалась каракулевая папаха. Талия была туго перетянута черным ремнем с серебряными накладками и длинным кинжалом в ножнах. Жара лямура не смущала. Он просто сидел и, не обращая ни на кого внимания, любовно поглаживал рукоять клинка.

Задов с Батыром остановились напротив стола. Лева задумчиво уставился на фотографа. Батыр разглядывал крокодильчика.

Лева любил действовать кавалерийским наскоком. Принцип «ввяжемся в бой, а там разберемся» он исповедовал истово. Однако сейчас никакого подходящего повода ввязаться в бой он, как назло, не находил. Мысли носились где-то над морем, наперегонки с чайками, поэтому Лева продолжал свой гипноз, но фотограф расценил это по-своему.

– Желаете сфотографироваться на память? – предложил он, легко поднявшись со стула.– С кем будет угодно? Выбор на любой вкус.

Фотограф широким жестом обвел своих питомцев.

– Желаю! Вот с этим обезьянышем,– грубо сказал Лева, неинтеллигентно ткнув пальцем в лямура.