Дмитрий Емец - Таня Гроттер и посох Волхвов

Тарарах озабоченно поскреб короткими пальцами заросшую грудь.

– Ишь ты, гусыня, совсем башку парню задурила! Надо эту птичку подлатать поскорее да на волю выпустить! А то шут знает до чего допеться можно! – заявил он. – А ты, Ванька, в другой раз меня слушай. Велят тебе уши зажимать – не тяни резину, делай, как тебе говорят!.. Ладно, пошли чай пить, а ты, композиторша, в мешке сиди, раз вести себя не умеешь!

Пить чай с Тарарахом было увлекательно, хотя и небезопасно. В его берлоге, как всегда, невозможно было найти чистую чашку. Многочисленные питомцы питекантропа – да и он сам – успевали расколоть все в считаные дни.

При этом сам Тарарах отказывался признать, что у него вся посуда перебилась, и утверждал, что она где-то затерялась. Вот и теперь после безуспешных поисков питекантроп достал несколько банок из-под яда и отправил Таню их мыть.

– Ты не боись, что отравишься… Мы с малюткой Клоппиком уже из них пили – и ничего… Пока живы, хотя, конечно, яд мог попасться и медленный, – успокоил он.

– С Клоппиком? Он тут бывает? – ревниво спросил Ванька.

– А то! Почитай, каждый день выбирается. Играется вон со всякими зверушками да и с собой частенько кого приносит… Вчера вон гадюку где-то отловил, а недавно тарантулов в банке принес… Умничкой растет, да только уж вредный больно. Сам порой не разберусь, чего в нем больше – любви к живности всякой или вредности… – благодушно сказал Тарарах.

Рассказывая, он не сидел без дела. Заправил мятый тульский самовар щепками и, надев на трубу сапог, принялся раздувать огонь. Обуви питекантроп принципиально не носил, а единственный имевшийся у него сапог – колоссального, надо сказать, размера – использовал исключительно для растопки самовара. Иногда случалось, что в сапог заползали змеи, а Тарарах не замечал этого, и тогда из самоварной трубы, пылая жаждой мести, выкатывался шипящий клубок.

Таня совсем уже было собралась рассказать Тарараху о Горбуне с Пупырчатым Носом и о том, что она видела в зеркале, но тут в берлогу к питекантропу примчался взбудораженный Ягун.

– Вообразите, иду я сейчас сюда и случайно подслушиваю, как домовой и домовиха своего дитенка стращают! Напроказил он там чего-то! И думаете, кем стращают? Моей бабусей! Она, мол, не Ягге, а Баба Яга, живет в избушке на курьих ножках, забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе черепа, вместо засова человеческая нога, вместо запоров – руки, замок – рот с острыми зубами. Заманивает гостей и режет ремни у спящих из спины! Ничего себе дела! Я хотел права покачать, да только они все втроем куда-то ушмыгнули. Я только услышал, как домовиха сказала дитенку: «Видел этого юнца? Это внук той кошмарной старухи! Будешь себя плохо вести – станешь таким, как дядя Ягун!» Я прям зверею, какая языкастая нежить стала!

Таня удивленно взглянула на часы. Единственная стрелка уверенно показывала на пламегасительный мяч.

– Ягун, почему ты не на драконболе? Разве сейчас не тренировка? – поинтересовалась она.

– Да ну! Разве теперь можно нормально тренироваться? Соловей О. Разбойник просто как из камнедробилки. Команда никак не сыграется в новом составе, а он это близко к сердцу принимает. Чуть что, свистит – прям оглохнешь!.. Дедал совсем в миноре, из книжки своей не вылезает, только ворчит. Гробыня со всеми подряд препирается. Лоткова зазналась. Кладет мои записочки Гоярыну в пасть и просит на них огнем подышать. Это у нее называется: «избавим планету от мусора».

– С чего бы это? – удивился Ванька.

Ягун поморщился:

– Якобы я как-то не так посмотрел на Зализину… А как я на нее посмотрел? Ну, хорошенькая девчонка… Что мне теперь, темные очки выписывать, если захочется по сторонам посмотреть? У Семь-Пень-Дыра и Горьянова просто крыша уехала – набили в пылесосы какой-то тухлятины, на сто метров к ним подлетать опасно. И они еще утверждают, что летают лучше меня!.. Крутые, прям как вареные яйца! Вот я и решил задвинуть тренировку.

– Ты же знаешь, Соловей не выносит пропусков. Пара прогулов без уважительной причины – и фьють! – Таня сделала рукой выразительный жест.

– Кто тебе сказал, что у меня нет уважительной причины? Я сам себе выписал освобождение! У бабуси полно магических бланков. Она их никогда не пересчитывает, – косясь на Тарараха, который как раз отошел взглянуть на Алконоста, сказал Ягун.

– Бланков-то да. Но без печати Древнира они недействительны, – напомнил Ванька.

Печатью Древнира в Тибидохсе называли особую печать честности. Подобные печати были у всех преподавателей и у Ягге. Воспользоваться печатью было несложно, особенно Ягуну. Однако у того, кто поставил ее обманом, вместо печати ярко высвечивалось: « Он нагло врет!»

– Да что ты говоришь! Можно подумать, я сам не знаю про печать! Смотри, стоит себе спокойненько! – заявил Ягун, гордо демонстрируя бланк.

« Освобождению верить!»– утверждала печать.

– А вдруг ты действительно болен? Ты об этом не знаешь, а печать знает? – озабоченно поинтересовался Ванька.

– Просто я разобрался, как она работает, – хмыкнул Ягун. – Все зависит от того, о чем думаешь, когда шлепаешь. Если боишься, что обман раскроется или про справку, – бесполезно, ничего не выйдет. А я стал думать о том, как мне не хочется снова на темное отделение, и о том, как скверно быть сиротой и как здорово, что у меня хоть бабуся есть. Прям на самом деле расчувствовался, даже слезинку уронил, без дураков… Вот печать и подтвердила, что все это правда…

Таня внимательно смотрела на Ягуна. Порой она ощущала в нем не просто родственную, а суперродственную душу. Если бы только Ягун не был таким шебутным и несерьезным.

– Эти магические предметы – они, между нами говоря, совсем тупые. Главное – сообразить, в чем суть магии, и все дела, – продолжал Ягун.

– ЯГУН! ГЛЯДИ! – вдруг крикнула Таня.

Магический бланк внезапно вспыхнул у него в руках. Пламя охватило его сразу со всех углов. Сачкующий тренировку комментатор едва успел выпустить его и сумрачно уставился на белые хлопья пепла.

– Скверно! – сказал Ягун, дуя на обожженную руку. – Кажется, я недооценил Древнира… И кто меня за язык тянул?

Видя, что выбрать более подходящий момент у нее едва ли получится, Таня рассказала Тарараху о четырех.

– Один из них с тремя лицами. А другой – человек-птица, зовут Симорг… Они придут сюда – и гибель всем, правым и виноватым… – закончила она.

Банка в руках у Тарараха лопнула. Он даже не уронил ее: просто слишком сильно стиснул. Хорошо еще, самовар не успел вскипеть. Его медные бока только-только начинали накаляться. Он заставил Таню несколько раз повторить свой рассказ во всех подробностях.

– Когда это было? – резко спросил он.