Дмитрий Емец - Таня Гроттер и посох Волхвов

– Что это? Ты это видел? – охнула она.

– Где?

– Да вот! Ты только посмотри!

Изумленный Дурнев заглянул жене через плечо и… узрел на последней странице, до которой он еще не дочитал, свой собственный портрет. Схематичный, в чем-то карикатурный, но имеющий исключительное сходство с оригиналом. Дурнев нарисованный подмигнул Дурневу настоящему и панибратски сделал ручкой: мол, полюбопытствуй, что про нас пишет этот нехороший Ч. Борджиа.

Дядя Герман полюбопытствовал и узнал про себя следующее:

@Герман Дурнев

Повелитель живых мертвецов (председатель В.А.М.П.И.Р.).

Символ: старый пень.

Священные животные: такса Полтора Километра.

Цвет: серый.

Характер: отсутствует.

Семейное положение: хронически отетенинелен, но скоро женится на Грызиане Припятской.@

Руки у тети Нинели бессильно повисли. Тарелка выскользнула из обмякших пальцев. Сырная курица беспомощно распласталась на ковре, разметав майонезные крылья.

– Что? С какой еще Грызианой Чернобыльской? – страдальчески воскликнула она. – Герман, признайся, ты мне изменяешь?

– Что за глупости? Ты в своем уме? – отмахнулся директор фирмы «Носки секонд-хенд».

Дурнев не учел, что тетя Нинель была ревнива, как Отелло.

– Я не верю тебе, Герман! Ты лжешь! Я вижу это по твоим бесстыжим глазам! – воскликнула она.

– НИНЕЛЬ!

– Я тебе не Нинель, ничтожный! С этой минуты мы абсолютно чужие люди! Я уйду от тебя и не возьму с собой ничего, кроме балетных тапочек! Ты лишишься жены, а в Большом театре появится еще одна честная балерина! – трагическим голосом произнесла Дурнева.

На этом весь запас благородства тети Нинель иссяк. Приведенная в негодование собственным рассказом, она, схватив диванную подушку, ринулась к мужу чинить расправу.

Дядя Герман носился зигзагами, как загнанный заяц, крича что-то на бегу про сильные задние лапы. В минуту опасности в нем вновь пробудился кролик Сюсюкалка.

– Ты помнишь, изменщик коварный, как я доверялась тебе? – кричала разъяренная Дурнева, неосознанно припадая к народным истокам.

Она была в такой ярости, что не заметила, как слова про Грызиану в книге мигнули и исчезли, а на их месте проявилось:

«Уж и пошутить нельзя! Ч. Борджиа».

Но Дурневым было не до оправданий злополучного автора-составителя. Дядя Герман как раз перескакивал через спасительный стул, когда с дивана донесся любознательный голос:

– О, лесные игрища древлян, то ись? Брачные танцы народов Сибири? Африканский танец плодородия вокруг хлебного дерева? Вы продолжайте, милые, продолжайте! Можете считать, что я просто декоративное приложение к дивану!

Тетя Нинель вздрогнула, выронила подушку и замерла, точно бдительный суслик у своей норки. Дядя Герман споткнулся о стул и растянулся на полу.

– А в волосы мне почему никто не дует, в ухе не ковыряет, а? Это что, то ись, за дела такие? Стоит мне, значит, заснуть, и все – никакого сервиса? Все, родные мои, забираю я свое золотишко и домой в Трансильванию! – продолжал качать права Халявий.

Пока бывший депутат и его супруга соображали, как смягчить опечаленного родственника, задребезжал дверной звонок. Все трое, даже четверо Дурневых (считая забугорного родственника и за вычетом таксы, которая, как священное животное, была лишена счастья иметь фамилию) испытали разную степень ужаса, выразившегося в принятии ими различных цветовых оттенков. Дядя Герман позеленел, тетя Нинель покраснела, Халявий посерел, а Пипа побледнела, вцепившись в золотого медведя весом в девять с половиной килограммов.

Медведь стал золотым благодаря Пипиной предусмотрительности. Когда вся сантехника, стиральная машина и даже холодильник были уже золотыми и наступил кризис жанра, Пипа догадалась завести Мидаса к себе в комнату и показать самовлюбленному самодержцу свою коллекцию мягких игрушек. Зверушки Мидасу понравились, даже очень.

Звонок продолжал дребезжать.

– А вдруг?.. – начал дядя Герман.

– Молчи! Умоляю тебя: молчи! Не произноси ничего на «Т» и на «Г»! Никаких «ТГ»!!! – взмолилась тетя Нинель, зажимая мужу рот.

Дурневы, наученные горьким опытом, давно уяснили одну простую истину. Когда кто-то звонит в дверь, последующие новости бывают трех видов: хорошие новости, скверные новости и… Таня Гроттер собственной персоной.

Вот и теперь Дурневы, настроившиеся на худшее, не удивились бы, окажись на пороге сама ужасная Таня – одна или в компании с толстым лопоухим подростком, карманы у которого оттопыриваются от запчастей к пылесосу.

Мысли у Халявия текли в другом направлении. Тани Гроттер он не боялся – у оборотня были свои пугалки: Малюта Скуратофф и костолом Бум.

– Я пошел! Умоляю, меня не беспокоить! – заявил он и, с усилием забившись в тумбочку, осторожно закрыл за собой дверцу.

– А как же в Трансильванию? Разве ты не улетаешь с первой же метлой? Или планы поменялись? – спросила мстительная тетя Нинель.

– Не надо шуток, мамуля! Не в этот опасный для родины час! – испугалась тумбочка.

Дядя Герман широко перекрестился, чего сложно было ожидать от председателя В.А.М.П.И.Р., и, подойдя к двери, повернул замок.

На пороге, пристально разглядывая его, замерла хорошо знакомая всем Дурневым фигура… Нет, это была не Таня и даже не Малюта Скуратофф, верховный судья Трансильвании и хранитель исчезнувшей реликвии… Это был всего лишь их сосед генерал Котлеткин – в новом кителе со всеми знаками отличия и в домашних тапочках.

Дурневы слегка оцепенели. С того самого дня, как дядя Герман лишился депутатских корочек, Котлеткины обращали на соседей не больше внимания, чем на урны в парке. А тут вдруг такое явление… «Такие лопухоиды да без намордника! Я прям зверею!» – говорил в таких случаях Баб-Ягун.

Генерал Котлеткин не стал рассусоливать и с ходу перешел в наступление. Одновременно он зыркал во все стороны заплывшими глазками и по военной привычке проводил разведку местности.

– Герман, дружище! – прогудел он. – Я к тебе по делу! Мне Айседорка говорит: может, Дурневы продадут нам свою квартиру?

– Нашу квартиру? С какой это радости?

Повелитель живых мертвецов, занесенный, как только что обнаружилось, в мифологическую историю наряду с древними божествами, ошарашенно уставился на соседа. Шпоры на его сапогах сами собой звякнули. В тот же миг генерал-снабженец испытал сильное смущение непонятного происхождения. Однако смущение это было очень кратковременным. Число генеральских извилин исключало саму возможность длительного психологического воздействия.

– Почему нет, Герман? Дела у тебя идут неважно, того и гляди арест на имущество наложат, а так моей Айседорке хоть будет где приткнуть свои китайские вазы. Так ты как, Герман, согласен? Мы хорошо заплатим. Не заставишь старого воина краснеть перед женой?