JK Светлая - Змееносец. Легенда о летящем змее

— Оно не Клодин. Оно краденное. Его хозяйка висела вон на том суку еще в ноябре, — разбойник кивнул головой куда-то за окно. — Но разгуливать в этом тебе не позволено. Иначе не только Мусташ, а любой из моих людей не посмотрит, что ты маркиза. Не все здесь такие любезные, как я. Для всех — ты моя. А потом… потом разберемся.

— Вот как? — Катрин удивленно вздернула брови. — Удивительно счастливое платье. Что ж, если всем его хозяйкам уготован сук, тогда оно мне подходит.

Одарив Якула благодарной улыбкой, маркиза снова легла на подушку и накрылась одеялом с головой.

Она чувствовала себя уставшей. Какой длинный, бесконечный вечер. На нее вдруг с непосильной тяжестью навалилось осознание того, что, хотя Серж и жив, для нее ничего не изменилось. Кто он, этот Якул, стоящий сейчас у окна и равнодушно рассуждающий о висельниках? И что ей самой делать дальше? Катрин не знала ответов, но отчетливо понимала, что если бы сейчас ей предложили выбрать, быть рядом с этим незнакомым ей человеком или спокойно вдовствовать в Конфьяне, она, не раздумывая ни мгновения, осталась бы здесь.

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок

— Ну ничего, ничего, будет, — бормотала старая Барбара, наливая из кувшина доброго вина. — Будет еще! Вот вернется Его Величество, он вам покажет! Уж он-то научит вас хорошим манерам, уж он-то… Он велит высечь вас! Да так, что кишки полезут! Что из кожи можно будет шнуры делать! Уж он-то… Вот только вернется!

Кухарка всхлипнула, и слезы крупными каплями побежали по круглому некрасивому лицу, нос ее покраснел, и она громко шмыгнула, а после вытерла его рукавом котта.

Плеснула Барбара в кружку с вином меда, чтобы подсластить, поскольку горько было на душе ее. И стала пить залпом.

Дверь распахнулась, и на кухню вбежал Шарль-мясник. Хмуро глядя на свою супругу, он уныло крякнул и не менее уныло сказал:

— И мне наливай! Вина побольше, меду поменьше!

Барбара взяла чашу и сделала ровно наоборот, протянула ему напиток и грустно сказала:

— Сердце разрывается, милый мой Шарль!

Замок был разбужен, когда среди ночи к нему подошли полчища графа Салета

— Отворяйте! — грозным голосом восклицал окаянный граф. — Отворяйте! Беда пришла в наше королевство! Король пал! Отворяйте!

Не желали отворять ворот королевские стражи. Тогда велел граф Салет поднять на крепостную стену тело дю Жантия, дабы все обитатели замка знали, что не лгут мятежники.

— Мы нашли их у Ястребиной горы, — продолжал кричать у ворот граф Салет. — Их трупы были сожжены до неузнаваемости, и только дю Жантия среди горы тел удалось узнать — огонь не тронул его. Его Величество король Трезмонский Мишель І погиб, мессиры! Отворяйте ворота! Звоните в колокола! Беда пришла в Трезмон!

Спустя час жарких споров среди оставшихся приближенных Его Величества войско графа Салета пропустили за крепостную стену. А сам он широким и уверенным шагом направлялся по каменному коридору замка в тронный зал. Потребовал подготовить ему покои и объявил, что не оставит королевство в беде, покуда не найдется наследный принц Мишель.

Рыдала теперь старая Барбара на плече обожаемого своего Шарля. Похлопывал ее мясник по плечу да и приговаривал:

— Мертвым-то его не видели. А коли жив, так ни за что Трезмон не оставит, вернется.

— Несчастная королева! — продолжала причитать Барбара. — Хоть и умом слаба, но ведь как Его Величество любила! Бедный принц! Что же теперь со всеми нами будет, милый Шарль?

Неожиданно дверь в кухню распахнулась, и на пороге появилась внушительная фигура брата Ницетаса.

— Барбара! — воскликнул он. — Дорогая Барбара, я вернулся! Налей-ка мне вина с медом — я так скучал по твоим напиткам!

Кухарка глухо застонала и беспомощно посмотрела на мясника.

XVI

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора

Он любил встречать рассвет. Почему-то ему казалось, что на рассвете он ближе всего к самому себе за той чертой, которую он не мог преодолеть. Здесь, на смотровой площадке башни на Ястребиной горе, он глядел на алую полоску солнца на горизонте, и ему казалось, что этот алый, будто вино или кровь, заливает все небо, но однажды настигнет и его. Наверное, в такие мгновения он видел больше. И мог больше. В такие мгновения он тосковал по чему-то невысказанному, что было в его душе. И это возвращало его в ту первую минуту, когда он очнулся и увидел над собой лицо ведьмы Никталь, врачевавшей его раны. Потом он собой уже не был. Потом ему приходилось быть кем-то другим. Пришлось принять имя, которое ему дали разбойники. Пришлось делать вещи, из-за которых он переступал через себя, настоящего, через эти рассветы на вершине башни, через ту черноту, которая манила его, но и не пускала.

Он вглядывался в небо, думая о том, что день обещает быть солнечным и ветреным. Прочие мысли он гнал.

Позади послышались шаги. Он улыбнулся и, не оборачиваясь, сказал, перекрикивая ветер:

— Чего тебе нужно, Шаню?

— Я пришел сказать, что все готово, Якул.

— Дай подышать ему еще несколько минут, — ответил он.

«И дай подышать мне».

Потом он спустился внутрь башни. Медленно брел винтовой лестницей до своих покоев. Откуда-то снизу доносились негромкие разговоры, но он совсем не желал слушать этих голосов. Голоса не позволили бы ему сохранить главное, что он пытался — самого себя.

Он толкнул дверь и вошел, давая глазам привыкнуть к извечному полумраку этой комнаты. Он снова становился Якулом. Даже не желая того.

Катрин, завернувшись в шкуру, стояла у окна и смотрела, как у раскидистого дерева суетились несколько разбойников, устраивая виселицу. Когда скрипнула дверь, она лишь сильнее запахнула на себе мех и продолжала неотрывно смотреть во двор, где людей становилось все больше.

— Вы встали… — тихо сказал Якул. Эту ночь он провел на полу на другом конце комнаты, пытаясь заглушить в себе мысль, что она в его власти, а он сам — всего лишь презренный разбойник, который грабит, убивает и насилует. Эта мысль рисовала перед глазами странные картины, которые он мог бы оживить, если бы в нем не кипело отвращение к себе самому.

— Как вы спали? — зачем-то спросил он.

Маркиза, не поворачиваясь, пожала плечами. Стоило ли рассказывать ему, что она совсем не спала. Как почти не спала с того проклятого дня, когда прочитала письмо управляющего о гибели мужа.

— Вас не интересует, как спал тот, для кого приготовлено это? — она кивнула на виселицу.

— Не интересует, — легко бросил он, проходя вглубь комнаты и приближаясь к ней. — Если бы я об этом задумывался, скверный из меня вышел бы разбойник, не находите?

— У вас все выходит скверно, — пробормотала Катрин и судорожно вздохнула, мучительно чувствуя, как он подходит к ней все ближе.