JK Светлая - Змееносец. Истинная кровь

Мари схватилась за голову. Воспоминание об увиденном отозвалось в ней болезненным ударом сердца. Все, чего она хотела, это забыть обо всем. Но как забыть? Как забыть о том, что было величайшим счастьем и величайшей му́кой, данной ей в жизни? И она обречена любить его вечно… Тогда как Мишель любил другую.

Так за каким чертом он примчался сюда за ней? Что он забыл здесь? Зачем преследовал?

Мари вздрогнула.

Черт! Черт! Черт! Идиотка!

Он же на улице и часа не протянет! Там же машины!

Она и в самом деле взглянула на часы. Сколько же времени прошло, как она прогнала его? Минут сорок?

Мари неуклюже поднялась с пола и проковыляла к балкону. Резко дернула на себя ручку, впустив в комнату морозный воздух и, вцепившись пальцами в бортик, стала всматриваться в сплошной поток автомобилей и людей на улице.

— Мишель! — выкрикнула она. — Мишель!

Сидя на перилах ограждения вокруг старого дерева, росшего у подъезда, Мишель с любопытством наблюдал за хаотичным движением на дороге. Мчались повозки, бежали люди, а им подмигивали красно-зеленые огни.

Среди шума, творящегося вокруг него, он услышал, что Мари зовет его. Поднял голову и увидел Ее Величество.

— Я здесь! — крикнул он ей в ответ.

— Пожалуйста, поднимись обратно! — едва переведя дыхание, крикнула она. И искренно надеялась, что он не заметил того, как дрожит ее голос. От усталости, от стресса, от страха за него. Когда же она успела из уверенной (ну, более или менее уверенной) в себе женщины превратиться в забитую перепуганную средневековую недотепу?

Глаза же Мишеля от слов забитой перепуганной средневековой недотепы счастливо загорелись. Наконец-то она позвала его. Он быстро взбежал на четвертый этаж, оказался в квартире. И стоял рядом с женой, смотрел, не отрываясь, на ее прекрасное лицо и мечтал, как они вернутся домой.

— Мари! Как мне доказать тебе, что ты — единственная женщина в моей жизни?

— Никак, — уверенно отрезала она, чем моментально погасила его взгляд. — Мне не интересно. Спать будешь на диване. На улицу одному выходить тебе нельзя. Через сколько дней ты вернешься в Трезмон?

— Да хоть на полу, — буркнул Мишель, решив не отвечать на ее вопрос.

Она только поджала губы, развернулась и скрылась за единственной дверью в этой странной обители. Вернулась через несколько минут. В руках ее были брюки и рубашка.

— Алекс оставил, — заявила она с невозмутимым видом. — Переоденься. Главное, не утащи с собой в двенадцатый век. Мне, видимо, еще возвращать эти вещи.

— Я вызову этого Алекса на поединок, убью его, и тебе не придется ничего возвращать, — хмуро сказал Его Величество.

— Я гляжу, ты уже кого-то вызвал, — холодно ответила Ее Величество. — В зеркало хоть смотрел?

Мишель потрогал свой разбитый нос. В собственных заботах он уж и забыл разгневанного де Конфьяна и растерянную Катрин. Diabolus! Что же такое произошло в саду?!

— Мари! Маркиза ничего не значит для меня. Никогда не значила.

Ее губы сжались в тонкую нить. Потом дрогнули, разомкнулись, и она заговорила:

— Я ничего не хочу об этом слышать. Ты будешь здесь, пока не вернешься к себе, чтобы не угодить под колеса. Я как-нибудь это переживу. Сколько на этот раз у тебя времени? И что ты должен сделать, чтобы убраться?

— Зачем ты так? Почему ты хочешь забыть все, что было у нас хорошего? И как же наш ребенок?

Мишель осторожно взял ее за руку. Но она тут же ее отдернула, будто он оставил на ней ожог.

— Не трогай меня, — прошептала она. Знала, что, если скажет не шепотом, он услышит в ее голосе слезы. — Я не буду об этом думать. Облегчи, пожалуйста, мне жизнь — заткнись.

Мишель нахмурился, кивнул и отошел к окну. Чувство обреченности и бессилия охватывало его. А ведь еще вчера он был счастлив. И был уверен, что счастье его никогда не закончится. Рядом с ним была Мари — его прекрасная принцесса, ставшая для него целым миром. А теперь…

Теперь у него остается последнее средство. Санграль. Его сила, которая поможет королю вернуть Мари. Он любит ее, у них будет ребенок. Они семья. Семьей и останутся. Его Величество не представлял себе, как сможет в этом сумасшедшем мире своей жены добраться до Монсальважа и найти проклятый Санграль. Но если это его последняя надежда, он сделает это.

22 декабря 2015 года, Кюкюньян — 22 декабря 1186 года, Трезмонский замок

— Бабенберг. Поль Бабенберг. Он может еще Паулюсом Бабенбергским представляться. Двадцать три года. Волосы русые, глаза серые, телосложение… — Лиз судорожно вздохнула — телосложение античного божества. Но вряд ли полицейский коммуны Кюкюньян оценит метафору, — телосложение спортивное.

— Так когда, говорите, он пропал? — спросил полицейский, записывая ее слова.

— Сегодня утром. В замке Керибюс. Я же вам объясняла.

Полицейский, чуть пошевелив усами, удивленно воззрился на напавшую на него девицу, требовавшую немедленно организовать поисковую группу.

— Мадемуазель де Савинье, может быть, потерпим хотя бы до конца дня? — в голосе полицейского звучала надежда, впрочем, не очень уверенно. На его памяти такое происходило впервые.

— Вы с ума сошли? — сердито спросила Лиз. — Он же совсем один! Мало ли, что с ним может случиться.

Конечно, Вивьен Лиз прекрасно понимала, что случилось с ее… эээ…. парнем? Да! Парнем! Но маленькая надежда, что он все-таки провалился в какую-то яму или ущелье, а не в дыру во времени, не давала ей покоя. А вдруг?

— Мадемуазель, да что там может случиться? Там в жизни ничего не происходило! — упрямо ответил полицейский.

— Если вы мне не поможете, я сама пойду по домам! — воскликнула Лиз, сжимая кулачки. — Буду стучать в каждую дверь и просить о помощи! И я уверена, что кто-то да вызовется помочь, потому что не все такие бесчувственные люди, как вы!

— O piissima Virgo Maria! — воскликнула женщина напротив нее.

Лиз поморгала и тихонько охнула. Она почему-то сидела за большим деревянным столом, а напротив нее грузная дама в средневековой одежде резала крупными кусками мясо. Нож выпал из ее рук. И она тоже охнула. Только не тихонько.

Лиз замерла на мгновение и тут же подпрыгнула на месте, внимательно рассматривая габаритную и очень фактурную женщину.

— Что вы собираетесь делать с этим мясом? — осторожно спросила Вивьен Лиз.

— Тушить в винном соусе с изюмом и сливами, — икнув, ответила кухарка.

— Круто. А с чем подавать?

— Шпинат и бобы.

— Ясно. А где брат Паулюс?

— У себя в комнате.

— Тогда я пойду… исповедуюсь? — Лиз медленно поднялась из-за стола, но старуха вскочила следом и спросила:

— А вы кто? Тоже из дальних стран? Такие срамные одежды у нас в Трезмоне не носят…

— Типа того… только я это… привидение… вот.