JK Светлая - Змееносец. Истинная кровь

И эти дни, когда он будто сошел с ума, может быть, они только привиделись ему? Может быть, ничего не было? Не было этого безумного года? И он все тот же трубадур, влюбленный в герцогиню, стоящий у стены Трезмонского замка, и молящий ее о милости даровать ему свое сердце.

Он тот же. А она? Она та же?

Когда они ехали в Фенеллу что-то в нем шевельнулось навстречу ей — и нашло в ней отклик. Так, будто это его душа вернулась к нему и говорила с ее душой. Этот момент совершенной близости, близости, что была сильнее и крепче поцелуев, объятий, слов — не почудился ли он ему?

Господи… что это было тогда? Значит ли это, что вера его затмила разум? Пусть! Пусть! Если только она его любит, ему не нужен более разум. Ему останется только вера — и это единственное, что имеет значение.

— Я люблю вас, мой трубадур, — послышалось откуда-то от кустарников. — Я никогда и никого не любила, кроме вас.

Серж вздрогнул и обернулся в поисках источника голоса.

— Катрин… — шепнул он, будто не веря себе.

Она вышла из тени и подошла к нему ближе.

— Ваша канцона прекрасна, но ужасно грустна, — улыбнулась уставшей улыбкой. — Мне жаль, что так все вышло.

— А вы ведь когда-то любили мои грустные канцоны, — тихо ответил Серж.

— Я и сейчас их люблю. Но я знаю, что вам больно, потому что мне тоже больно.

— Вы… замерзнете здесь…

Не выдержал. Бросил дульцимер на землю. Рывком притянул ее к себе и ладонями обхватил лицо. Такое прекрасное, такое любимое лицо, заменившее ему целый свет.

— А вам больно, Катрин? В самом деле, больно? Вы не придумали себе эту боль?

Она слабо дернулась в его руках. Показалось… ей все показалось. И весь разговор по дороге домой был лишь в ее голове.

— Вы по-прежнему не верите мне, — она помолчала и, сделав глубокий вдох, сказала: — Мессир, вы вправе поступать, как сочтете нужным. Я подчинюсь любому вашему решению.

— Я верю вам, — прошептал он, удерживая ее, не давая ей вырваться. — Я верю вам, если вы верите самой себе. Потому что люблю вас слишком сильно, чтобы не верить. Вы слышите, Катрин? Я вам верю!

Она приложила ладони к его рукам.

— Слышу, — шепнула она. — Я слышу вас, даже когда вы молчите.

Серж сглотнул ком, подступивший к горлу и склонился к ней, собираясь ее поцеловать, но остановился за мгновение до того, как их губы могли соприкоснуться.

— Верните мне поцелуй, что задолжали в утро, когда мы расстались в этом саду. Ведь вы тогда целовали меня, жена моя. Так довершите то, что начали тогда.

Не мешкая ни минуты, Катрин обвила руками его шею и прикоснулась губами к его губам. Сначала легко и нежно, но с каждым движением ее поцелуй становился все более жадным и нетерпеливым. Она целовала его так же, как тем утром. Так же, как могла целовать только своего любимого трубадура.

И задыхаясь от нежности и желания, захвативших его, он подхватил ее на руки, оторвался на мгновение и прошептал:

— Я больше никогда не стану петь канцон зимой. Вы мерзнете.

Увернувшись от его губ, она рассмеялась:

— Это жестоко — лишать меня своих канцон на целую зиму. Лучше не пойте их на дворе, чтобы в следующий раз мне не пришлось вновь выходить за вами.

— Прекрасно! Отныне я стану их петь исключительно в нашей спальне! — он, смеясь, глядел на ее лицо, на нежные губы, на ясные глаза, на высокий лоб, на рыжую прядку, торчавшую из-под капюшона. И вдруг смех замер на его губах. Лицо сделалось серьезным и мрачным.

— Прости меня, — проговорил он, с трудом выбирая слова. — Прости… твои волосы… Я никогда этого не забуду…

— Это слишком малая цена за вашу жизнь. Но я была бы рада, если бы мне больше никогда не пришлось ее платить.

— Клянусь! Никаких походов! — торжественно объявил маркиз. — Пожалуй, если нам еще когда-нибудь столь нелепым образом придется доказывать друг другу свою любовь, местом сражения я выберу опять же — нашу спальню.

25 декабря 2015 года, Париж

Все еще пытаясь понять, как же так вышло, что в Трезмоне прошел целый год, в то время как в образцовом Париже лишь месяц, Поль Бабенберг обнаружил себя в квартире Лиз, с ее медведем в руках. И облегченно вздохнул. За время, проведенное в 1186 году он решил, что в 2015 ему нравится больше. И ничуть не расстроится, если больше никогда не увидит Трезмон со всеми его обитателями. Точняк! Ну, если только не считать Скриба. Хотя последний, кажется, на него сильно обижен. Но кто ж мог знать, что герцогиня выбрала маркиза! Король-то получше будет. И это ее сын — маленький дьяволенок, который лишил их с Лиз сна и покоя на целых три дня!

«Точно ведьма. Права Барбара. Эх, жаль полудурка», — подумал Поль и почесал затылок.

— Черт! — взвизгнула Лиз. — Ты хоть бы предупредил! Меня эти скачки во времени пугают!

Она осмотрелась по сторонам.

— Я же говорила, что дыра — это ты!

— Угу, — буркнул Поль, отбросил в сторону медведя и притянул к себе Лиз. — Ты такая умная. Может, знаешь, как запереть эту дыру? Надоела эта нудятина…

— Не знаю, — счастливо улыбнувшись, шепнула та в его губы, — я уже говорила тебе как-то. Мне хоть куда угодно, лишь бы ты меня с собой прихватить не забыл.

— Нет! Тебе туда больше нельзя. Либо в сундуке придется прятаться, либо, Ignosce mihi, Domine, бесов изгонять начнут. Ты видела этого Ницетаса? Сущий идиот! Остаемся здесь, — он прижался к ее губам. Но неожиданно отстранился и заглянул ей в глаза: — А как ты смотришь на то, чтобы завести маленького Бабенберга? Или маленькую…

— С ума сошел! — возмущенно воскликнула Лиз и быстро отсела от него. — Никаких детей! Чайлдфри! Все! Нанянькалась!

— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно пробормотал Поль и, помявшись, спросил: — А чайлдфри — это как картофель? Лиз, ты же не собираешься… ничего такого… — он сделал «страшные глаза».

— Какого такого? — шепотом уточнила Лиз, насторожившись.

— Я не знаю… но мелкий маркиз тебя так достал, что ты готова была его бросить в печь…

— Ты совсем уже? — окончательно обалдев, гаркнула Лиз. — Я тебе что, инквизитор?

— Нет, конечно… Но я же еще не очень в твоем времени… эээ… разобрался. Может, так принято… Не сердись, — подсел Поль к девушке.

— Да разве можно на тебя сердиться? — Лиз обняла его за шею и нежно поцеловала висок. — Просто никаких детей. И все. Договорились?

25 декабря 1186 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок

Счастливый Мишель почти бежал по бесконечным коридорам замка, торопясь к жене. То, что он сейчас испытывал, было бы похоже на чувство, которое испытывает вернувшийся домой рыцарь после победы над драконом.

Он подошел к своей спальне, толкнул дверь, которая к его огромной радости была не заперта. И увидел королеву, сидевшую в «его» кресле. Глаза ее были заплаканы и сердиты. Мишель улыбнулся самой довольной улыбкой, подошел к Мари и поцеловал ее.