Андрей Чародейкин - Иной край неба. Дилогия [СИ]

У Алёны шея была затянута толстой и тугой медицинской повязкой, какой фиксируют переломы шеи.

— Алёна! Что с тобой случилось?! — воскликнул я.

Алёна сделала удивлённые глаза, потом осторожно приблизилась, внимательно меня рассмотрела, и даже мой лоб потрогала рукой, и сказала:

— Не волнуйся! Меня зовут Алёна. Тебя зовут Алексей. Скажи, сколько пальцев я показываю?

— Три, — подтвердил я очевидное.

— Правильно, амнезированный ты наш! Значит, мозг у тебя не сильно повреждён. Жить будешь!

— Тебе что, опять память отшибло? — хмыкнула Ксюша. — Может, купишь уже себе шлем? А, мотогонщик? Алёна с утра так ходит, и уже сто раз всем рассказала, что связки на шее потянула, пока новое платье мерила.

Ничего ж себе! Это как же надо извернуться? Это что же там за платье такое изуверское? Это как же здорово, что мне повезло мальчишкой уродиться! Скольких опасных для здоровья проблем счастливо избежал! Ненужно мучиться с длинными причёсками, укладывать чёлку перед каждым выходом из комнаты, шею ломать на примерках платья…

Алёна тем временем невозмутимо сняла с себя этот воротник, небрежно бросила его на подоконник, и принялась доставать из шкафа нашу стенгазету. Эй! А как же твоя шея?! Я покосился на Ксюшу — та внимательно следила за моей реакцией, поэтому я стоически сдержался.

Скажу сразу, что эта толстая повязка на шею была уловкой. Алёна в ней прятала… что бы вы думали? Видеорегистратор! Скрытая съёмка! Это она для фотоприложения к нашей стенгазете затеяла. Я же уже рассказывал, что учителя разрешили ей фотографировать в школе всё и всех в любое время урока. Но при явной съёмке люди под прицелом фотоаппарата резко менялись. Одни переставали кривляться, прекращали лупить друг друга учебниками, и принимали позы степенные, солидные и скучные. Другие — наоборот: принимались корчить рожи. Вот Алёна и придумала сделать скрытую съёмку. Вот кому в шпионы бы пойти! Ух, из Алёны бы такая Мата Хари получилась — у неё бы генералы с рук бы ели!

Бррр! Я помотал головой, разгоняя ненужные фантазии.

— Знаешь, по-моему, это какие-то законы нарушает, — сообщил я Алёне. — Закон о личной информации, и, кажется, прямой запрет даже есть на скрытую съёмку.

— Да? Тогда здорово, что я не доросла до возраста уголовной ответственности, правда?

Вообще-то мы с ней до уголовной ответственности уже вполне себе успешно доросли, но мне было жалко её так жестоко разочаровывать, и я промолчал. Только головой покачал многозначительно. А она подумала, и заявила:

— Ладно, расслабься! Буду открыто видеорегистратор носить! Ну да, поначалу все будут шарахаться, но быстро привыкнут, и перестанут внимание обращать! Это же школа!

— Да я и не напрягаюсь, — отмахнулся я. — Просто удивился, как ты до такого додумалась.

— Удачные моменты для снимка появляются так неожиданно, что камеру достать не успеешь! Вот и решила нацепить видеорегистратор — у него широкоугольный объектив, и памяти на сутки непрерывной съёмки. Здорово, правда? У папы из машины взяла.

— И он разрешил?

— Эм… тебе не скажу — ты слишком много законов знаешь!

— Зато у него амнезия часто случается, так что можешь говорить — он завтра уже не вспомнит! — встряла Ксюша, хрустя яблоком. — Яблоко хочешь? Спортсмен, а ты? Витамины! И для амнезии полезно!

Антоха взял гитару, уселся в угол, и принялся что-то брынчать. А Алёнка ему ценные указания давала. Это чего они задумали? Я решил не выказывать больше удивление, что бы не вызывать подозрений, и занялся склейкой нового макаронного монстра на пару с Венькой. Алёна легко всех нас убедила, что аппликация — это детский сад, и наш макаронный монстр должен быть в 3D.

Заголовок у нас тоже будет в 3D: мы взяли длинную бумажную ленту, и сложили её гармошкой, но не классической гармошкой, у которой профиль треугольниками, а так, что профиль вышел у нас — как грабли, как бесконечная «ШШШ». И написали три разных заголовка так, что если прямо смотришь — одно видишь, если смотришь слева — видишь другое, а справа — третье. Если мимо стенгазеты по коридору проходить, все три заголовка покажутся, плавно переливаясь один в другой.

Потом народу прибавилось, начали травить байки, смеяться, кидаться мятой бумагой, лепить друг другу усы и рожки из макарон. И всё это — не отрываясь от распития чая с печеньем.

Впрочем, работы у нас тоже прибавилось: наш главный редактор, Алёна, просмотрев подготовленные в субботу материалы, признала такую подачу материала слишком «жёлтой», и мы опять всё переписали.

Теперь заметка про несчастного Горохова стала значительно скромнее, и ограничилась фактом того, что Горохов прикупил пачку сладкого завтрака, когда ходил в магазин за хлебом по просьбе матери. На этом примере заметка всего лишь раскрывала мировой заговор по управлению покупателями с помощью коварных приёмов нейро-маркетинга, и называлась: «Горохов — жертва промывки мозгов!». И никакого вопроса в конце, типа: «Выживет ли теперь наш бедный Горохов?».

Впрочем, этот вопрос там всё же появился — в четвёртой редакции. Да, и картинка, на которой Гороховские мозги монстр высасывал — тоже вернулась в номер.

Наконец, наш вождь радостно провозгласила, что стенгазета, которую мы все так долго творили, вполне готова появиться на свет, и что бы мы невзначай что-нибудь не помяли и не заляпали опять и снова, выгнала нас взашей — расходиться по домам. На прощание Алёнка объявила нам, что завтрашнее заседание редакции будет посвящено банкету — а уж праздничному, или траурному — покажет, дескать, реакция публики.

Я решил прогуляться, что бы привести в порядок растрёпанные чувства, и проверить, нет ли слежки. И прогулялся я в тот самый двор — к своему коту в гости. Стоило мне вспомнить о коте, как моё сердце замерло в предчувствии чего-то нехорошего.

На заветной бетонной тумбе моего кота опять не было, и я решил пройтись по двору. Внимание моё привлёк возбуждённый гомон стайки детишек в дальнем конце двора. Четверо мальчишек от пяти до восьми лет увлечённо рассматривали что-то у себя под ногами, и горячо обсуждали. Пятачок земли, на котором они топтались, был условно ограждён красным переносным щитом с надписью «Ремонтные работы», и длинными кусками ленты, натянутыми между щитом, деревом, и водосточной трубой. Только я задумался, не подойти ли посмотреть, что там они нашли, или искать своего кота дальше, как вдруг оттуда раздался громкий и жалобный кошачий плач! Я бросился туда.

Оказалось, детишки толпились вокруг открытого колодца канализации. Внизу, в черноте плескалась вода, и жалобно мявкал котёнок. Я рывком сбросил с себя школьный пиджак, и полез в колодец.