Александр Рудазов - Призрак

— Ну извини, извини, — поднял руки Данилюк. — Протупил. Но ты хорошо по-русски говоришь. Никогда бы не сказал, что ты иностранец.

Валерий сухо рассмеялся. Заметив недоумение Данилюка, объяснил, что говорит он вовсе не по-русски. Впрочем, и не по-латыни, хотя ее знает хорошо. Он родился в Вечном Городе, но вырос и прожил почти всю жизнь в провинции Македония, так что родной его язык — греческий. На греческом он сейчас и говорит.

Однако Данилюку кажется, что он слышит свой родной русский. Поскольку духи, призраки на самом деле вообще не говорят. Не могут они говорить. Не могут издавать звуки. Духи общаются напрямую, передавая друг другу мысли — но для них самих это выглядит так, словно они беседуют привычным образом, словами. Причем каждому кажется, что диалог происходит на его родном языке.

— Так что ты слышишь меня на русском, а я тебя — на греческом, — закончил Валерий.

— Ах вот оно что… — задумчиво протянул Данилюк. — А я как-то и не обращал внимания… хотя я пока что только с русскими встречался… с русскоязычными. И с поляком еще с одним… кажется, поляком. Так что, значит, в загробном мире меня все поймут, и я всех пойму? Это хорошо, а то я кроме русского только английский знаю…

— Поймешь, — кивнул Валерий. — Ну, кроме слов, которых в твоем языке нет.

— Например?

— Хм… ну вот гарум, например, — сказал Валерий, указывая на соус, в который макал лепешку.

— Гарум?.. Что такое гарум?

— Очень вкусная штука. Но в мире живых его сейчас не помнят. А жаль, многое потеряли. Ты попробуй.

Данилюк попробовал и поморщился. Пресловутый гарум оказался просто рыбным соусом. Возможно, в точности такого сейчас и не готовят, но очень похожий Данилюк ел во вьетнамском ресторане.

Ему не понравилось.

— Так тут каждому подают то, что он любит? — задумчиво произнес Данилюк.

— На то и Корчма, — пожал плечами Валерий. — Сам видишь. Вон, гетман Гулак вареники уминает, Изуми с Миэко свою рыбу на рисе кушают, ребята ярла Скагула пиво хлещут…

— Погоди-ка, — перебил Данилюк. — В смысле?.. Вот эти скелеты… девушки рогатые… они люди, что ли?

— Ну да. Бывшие.

— Бывшие, — повторил Данилюк. — А это как?

— Ну понимаешь, это же загробный мир, — терпеливо объяснил Валерий. — Мы все тут только тени. У нас нет плоти, только дух. А дух меняет форму очень легко.

— А, это как с ногами! — сообразил Данилюк.

— Правильно. Мы ногами-то перебираем просто по привычке. Я вот сам тут уже почти двадцать веков, а отвыкнуть все не могу. А у тех, кто отвык, ноги постепенно исчезают.

— Ну ладно, с этим понятно. А вот в чертей или скелетов каким образом превратиться-то можно?

— Да точно так же. Как ты здесь выглядишь, зависит только от тебя самого. От твоей памяти. Пока помнишь, кто ты есть, и себя сохраняешь, будешь выглядеть как сейчас. Как живой. Как вот я. Сохранишь личность, но утратишь память — превратишься во что-нибудь другое. В демона, лоа, природного духа или еще что-нибудь эдакое.

— Почему?

— Потому что уже не помнишь, что ты человек. Точнее, помнишь… они в общем-то помнят, что раньше были людьми. Но смутно, как сон. То есть вроде и была какая-то прежняя жизнь, но… давно, далеко и с кем-то другим. Так что людьми они себя не считают, а считают… кем-нибудь другим. Какими-нибудь духами. Вот и меняется у них облик — у одних слегка, у других полностью.

— Ладно, тут я понял. А скелетами как тогда становятся? И зомби там всякими. Ими-то вряд ли кто-то себя считает.

— А этими становятся те, кто память худо-бедно сохранил, а вот личность утратил. Астральная нежить.

— А почему они выглядят как трупы?

— Потому что у них нет ничего, кроме воспоминаний о прежней жизни. Поэтому они по-прежнему связаны с прежним телом и выглядят в точности так, как оно выглядит в данный момент. А мертвые тела… не очень хорошо выглядят.

— А если утратил и то, и другое? И память, и личность?

— Если утратил большую часть того и другого — получается голодный дух. Но этих в Корчму не пускают, и ты с ними лучше не связывайся. Они обычно те еще выродки.

— В этом я уже убедился… — пробормотал Данилюк. — А если не большую часть, а полностью? И память, и личность — без остатка.

— Сначала безгласная тень. А потом перерождение.

Данилюк задумчиво покивал, осмысливая услышанное. Собственно, именно об этом ему говорил и Хозяин Кладбища. Немного иначе, но смысл был тот же самый.

— Слушай, а вот если кого-то кремируют, а он потом утратит личность… как он тогда будет выглядеть? — вдруг стало интересно Данилюку.

— Э-э-э… ф-ф-ф… э-э-э… — серьезно задумался Валерий. — Пожалуй, богам это известно. Но мне — нет, я таких не встречал.

Незаметно для себя Данилюк доел блины. Рассеянно отодвинув пустую тарелку, постучал пальцами по столу. Оплатить счет никто не требовал и сидеть можно было хоть вечно, но почему-то не хотелось. Все-таки это просто забегаловка на перекрестке дорог… хотя каких дорог? Она стоит посреди болота. Надо бы выяснить, как в загробном мире с географией, насколько он вообще велик и куда ему, Данилюку, лучше податься…

Валерий вопросу не удивился. Вполне логичное любопытство для новичка. Он, в свою очередь, дожевал лепешку и неспешно объяснил, что загробный мир громаден. Это своего рода отражение мира живых, только сильно искаженное и увеличенное. Жуткое смешение эпох, одновременно присутствуют все здания всех времен.

Как и мир живых, мир мертвых делится на… страны, скажем так. Много-много отдельных загробных мирков — все разные, устроен каждый по-своему, отличаются порой очень сильно. Но в отличие от мира живых, их разделяют не границы, а обширные нейтральные территории — пустоши, леса, пустыни, древние развалины.

Стигийские болота — одна из таких территорий-границ. Поэтому населения здесь очень мало — в основном разная нечисть и бродячие духи.

— Интересно… — задумался Данилюк. — И куда мне лучше заселиться? Эти мирки — они всех подряд принимают?

— Везде по-разному, — ответил Валерий. — В некоторые, да, пускают всех желающих, но…

— Но в такие, я так понимаю, желающих особо и нет.

— Верно. В те, что получше, отбор строгий. Где-то по национальности, где-то по религии, где-то по личным качествам… Но найти что-нибудь по душе можно всегда. Ты, как я понимаю, русский, а в религиозном плане…

— Атеист… ну, был при жизни. Теперь не знаю.

— Теперь уже неважно. На том… точнее, этом свете вера уже не имеет значения. Теперь и так все известно. Место веры занимает верность — преданность тому или иному божеству.

— О как, — принял к сведению Данилюк. — Ну, никаким божествам я пока не предан. А ты сам… если не секрет?

— Да я тоже атеист. Ну… был при жизни.

— Серьезно?.. В Древнем Риме?